— Нет! Нет! Нет! Я выиграл! Я выиграл! Я победил!
Все это знали и, чтобы не доводить его до истерики, играли до критического момента и старались быстро ему проиграть.
А однажды Толя приходит и вполне серьезно говорит:
— Ну этого Щуренка я, наверное, убью.
— В чем дело, Толя?
— Ну вы представляете, мы пошли покупать ему пальто. Он увидел пальто какого-то песочного цвета и пристал: купите мне именно это! Я говорю ему: это светлое пальто, ты его извазюкаешь во дворе мгновенно. Ведь вы играете в футбол, носитесь по горкам — от него на следующий же день ничего не останется. «Вот хочу это пальто! « И мы купили ему это песочное пальто. Дома он надел его и сказал, что идет гулять. А я стал смотреть из окна во двор. Напротив подъезда чернела огромная грязевая лужа, через которую была переброшена доска на кирпичиках. И я понял, как только Щуренок выскочит из подъезда, он, конечно, побежит по этой доске, конечно, посредине доска перевернется, конечно, он плюхнется в эту страшную грязевую лужу, и, конечно, это пальто фактически исчезнет. Так оно и случилось. В подъезде распахнулась с грохотом дверь. Щуренок вылетел во двор, прямой наводкой прыгает на эту доску, добегает до середины, доска переворачивается, он, башкой вниз, исчезает в этой грязевой луже, встает в образе страшной черной скульптуры и с криком и ревом влетает опять в подъезд. Врывается на кухню и кричит:
— Я говорил, не нужно песочного пальто?! Я говорил, надо купить темное пальто?! Во дворе черт знает что творится! Зачем вы мне купили это песочное пальто?
В другой раз Толя угрюмо сказал:
— Я его чуть не зарыл...
Они отдыхали тогда где-то на юге. А рядом с общим пляжем располагался женский. И граница между ними была очень условная. Никто из мужчин как бы не обращал внимания, что рядом ходят голые дамы. И вот Толя лежит с Щуренком на общем пляже, Тося — на женском. И вдруг Щуренок орет:
— Папа, папа! А вон наша мама!
Все мужчины на общем пляже встали и стали смотреть на голую маму, которая шла к воде. Толя чуть не зарыл этого Щуренка в песок.
Умненький был мальчик. И в кого бы?
И вот Толя как-то приходит и говорит:
— Все, ребята, завтра пропадает день, и я с вами не встречаюсь в «Маленькой Неве».
А это был такой маленький закуточек в ресторане «Нева», где эти «бойцы» выпивали. Они шли гуськом через зал, по пути брали у кого-нибудь со стола маленький кусочек хлеба так элегантно, заходили за кулисы и просили:
— Тетя Клава, «перцовочки».
Они брали эту настойку потому, что она была дешевле водки. А у тети Клавы была присказка:
— Перцовочки-хреновочки — водку будете пить, — и наливала всем по сто грамм водки.
Они выпивали и отщипывали от кусочка хлеба крохи — это была у них вечерняя трапеза.
И поскольку Толя предупредил, что завтра день пропадает, у него спросили:
— И что же ты будешь завтра делать?
— Культурно проводить время. Тося сказала, что всей семьей вместе со Щуренком идем в Парк культуры, — а они жили недалеко от парка. — Никаких выпивок, все кончено. День пропал.
А после спектакля, вечером, он зашел в магазин, купил несколько четвертинок и по дороге домой зашел в Парк культуры. Он приблизительно знал, по какому маршруту они будут гулять. У дерева он прикапывал четвертинку, а на асфальте рисовал мелом стрелку. Так он по всему парку и прошелся.
А в воскресенье Тося проснулась радостная, Щуренок тоже — наконец-то все в порядке, и они культурно отдохнут. Никаких друзей, никаких компаний.
И вот они степенно идут по аллее. Толя видит стрелку.
— Ой! — говорит. — Идите вперед — у меня шнурок развязался.
Тося со Щуренком идут вперед, а Толя откапывает четвертинку, отпивает, а остальное опять прикапывает. Идут дальше. И тут Толя видит Колесо обозрения.
— Ой, — говорит, — интересный аттракцион! Пойдите узнайте, там очередь большая или нет.
Жена с сыном идут узнавать, а он опять идет по стрелке. В общем, через час Толя захорошел, а жена не поймет, что случилось.
— Толя! Когда ты успел? Где?
И Толя возмутился:
— Вот, ты всегда меня упрекала в увлечении напитками! А я и не выпивал — это кислородное отравление! Мне нельзя вообще выходить гулять на природу! Чем мы на сцене дышим? Пылью, пудрой, прожекторы светят в глаза — вот что такое театр! А ты меня вытащила на свежий воздух — и вот видишь: я умираю!
Тося под руку отвела его домой и уложила в постель. А на следующий день он пришел в театр и сказал:
— Ребята, по-моему, стрелок в парке осталось еще много.
И мы вечером гурьбой пошли искать стрелки. Из парка мы вышли веселые, и даже излишне.
Вот такой был Толя. А как-то он отзывает меня в сторонку.
— Левочка, скажи мне, пожалуйста, вот когда я умру, ты будешь вносить деньги на мой венок?
— Ну что ты болтаешь глупость! — возмущаюсь. — Во-первых, ты никогда не умрешь а, во-вторых...
— Нет, — перебивает, — ты подожди, подожди! Я тебя серьезно спрашиваю: будешь вносить?
— Да отстань ты от меня! — и чтобы отвязаться, говорю: — Ну буду!
— А сколько ты будешь вносить?
— Ну отстань! — этот разговор начинает меня раздражать.
— А все-таки сколько? — не отстает Толя.
— Ну хорошо. Я внесу двадцать пять рублей.
— Отлично! — радуется Толя. — Дай мне сейчас пятнадцать, а потом вносить не будешь.
Ну что с ним делать!
А однажды заходит в гримерку и говорит:
— Ребята, я очки дома забыл... Там в репертуарной конторе лежит газета с таблицей лотерейных розыгрышей. Я переписал номера и серии в записную книжку. Вот возьмите и проверьте, пожалуйста, — чем черт не шутит, может, чего и выиграл.
Никто, конечно, ни в какие выигрыши не верил, но все же взяли у него эту записную книжку и спустились вниз. Стали проверять и вдруг:
— Толя, все сошлось! Ты выиграл огромную сумму!
И Толя, как Станиславский, закричал:
— Не верю! Не верю!
Тут нашли ему очки и стали тыкать пальцем в газетную строчку и в записную книжку. И Толя наконец сам увидел и все же не верил:
— Не может быть... Не может быть этого!
— Толя, — возразили ему, — никуда ты не денешься — надо обмывать.
— Ребята, — сказал Толя, — у меня ведь сейчас ни гроша. Дуйте в магазин, закупайте все что хотите — обмоем мой выигрыш! А когда я получу, всем раздам деньги.
Бросились в магазин, накупили всякой всячины, накрыли в гримуборной праздничный стол, все уселись. Начали поздравлять, кто-то завидовал. Хорошо отпраздновали. А потом еще дня два продолжали.
Прошло несколько дней, ребята стали волноваться.
— Толя, ну ты получил выигрыш?
— Какой выигрыш?
— Ну как же... Ты ведь выиграл огромную сумму.
— Никогда я не выигрывал.
— Как же, Толя! Мы же сами видели, проверяли...
— Ах, это! Ребята, я же пошутил: увидел газету с тиражом и переписал выигрышные номера. Просто захотелось выпить, смотрю — и вам хочется. Вот я и сообразил, как это сделать.
— Мерзавец! Сволочь! Отдай наши деньги!
— Какие деньги? Выпивали-то вместе?
— Вместе...
— Ну и о чем речь?
Конечно, денег он никому не вернул, да и спрашивать, в самом деле, было неловко.
Миша Вострышев, мой знакомый литератор, чистая душа, всегда был очень восприимчив к человеческим страданиям. И когда американцы стали бомбить Югославию, он вместе с другими москвичами направился к американскому посольству, чтобы в знак протеста забросать его гнилыми фруктами и тухлыми яйцами. Но поскольку гнилых фруктов и тухлых яиц в продаже не было, а все свежее стоило дорого, он долго боролся с искушением: а не лучше ли выпить на последние деньги, что у него были, пива. Но чувство солидарности с братьями— славянами взяло верх, и он разорился на десяток мелких яиц. У посольства он остановился, чтобы оглядеться и покурить. А пакет с яйцами положил на бетонную тумбу. Подошел мужик и стал алчно коситься на этот пакет и дергать кадыком.