Раньше я думал: Холмс выслеживает убийцу из Уайтчепела либо он и есть тщательно маскирующийся убийца. А теперь осознал другую возможность: вдруг он ищет преступника, не подозревая, что преступник — он сам?
Через неделю мой друг снова ушел в ночь. Утром следующего дня, мучимый любопытством и нетерпением, я изучил газеты, но не нашел сообщений о новом убийстве. Может, переутомился и стал жертвой разыгравшегося воображения? Но, кажется, Холмс был чем-то сильно озабочен либо удручен. Его явно тяготила какая-то мысль. Когда я предложил поделиться ею, он долго молча смотрел на меня, а затем покачал головой:
— Друг мой, я не смею.
После долгой паузы он добавил:
— Ватсон, если я внезапно умру…
Сдерживаться больше не было сил.
— Боже мой, Холмс! В чем дело? Расскажите хоть что-нибудь!
— Ватсон, это очень важно. Если я внезапно умру, сожгите мой труп. Обещайте!
— Холмс!
Он положил руку мне на плечо и внимательно посмотрел в глаза.
— Обещайте мне! Поклянитесь своей честью!
— Я обещаю…
— Своей честью!
— Я клянусь своей честью!
Словно обессилев, он внезапно рухнул в кресло.
— Ватсон, спасибо!
Холмс ушел той ночью, и на следующую тоже. При этом выглядел измученным, будто отчаянно искал что-то и никак не мог найти. Вечерами казалось, он был почти готов все мне рассказать, но в последний момент передумывал и снова молча уходил в лондонскую мглу.
Однажды газеты сообщили не об одном, а сразу о двух убийствах в Ист-Энде. Теперь убийца, прозванный газетчиками Джек-потрошитель, получил описание: свидетель рассказал, что видел высокого мужчину в темном плаще и дорожной фетровой шляпе.
Я сообщил Холмсу о содержании статей и своих подозрениях, решительно потребовав объяснений. Мне очень хотелось надеяться — больше, чем на спасение своей бессмертной души! — что Шерлок встретит мои рассуждения дружелюбным ироничным смешком и даст совершенно обыденное и здравое толкование фактов. Но увы, он слушал меня, прикрыв глаза и крепко сжав трубку зубами. Наконец я умолк, не в силах выдерживать его непроницаемое молчание.
— Пожалуйста, Холмс! Убедите меня, что я не прав! Скажите, что вы не имеете никакого отношения к этим убийствам, умоляю!
— Мой друг, я ничего не могу вам сказать.
— Тогда дайте хоть крупицу объяснения, за которую мог бы уцепиться мой здравый смысл!
Он долго молчал. Наконец спросил:
— Собираетесь обратиться в полицию со своими подозрениями?
— Вы хотите, чтобы я обратился?
— Нет. — Он ненадолго прикрыл глаза, затем продолжил: — Но это не важно. Все равно вам не поверят.
Его голос звучал устало, но спокойно, а поведение не выдавало безумия. Однако я знаю, как дьявольски искусны бывают люди, желающие скрыть свое помешательство.
— Известно ли вам, сколько писем и телеграмм обрушилось на Скотланд-Ярд за последние недели? Там просто сумасшедший дом. Множество домохозяек и безумцев сообщают, что видели Джека-потрошителя, знают его либо им являются. Полицейские получают тысячу писем в неделю! Ваш одинокий голос утонет в этом хаосе.
Он покачал головой.
— Ватсон, они ни на шаг не приблизились к пониманию происходящего. Эти убийства называют «ужасом Уайтчепела». Но если бы они догадывались о настоящем ужасе, стоящем за этими преступлениями, давно покинули бы город, вопя от страха.
Невзирая ни на что, мне следовало обратиться в полицию или, по крайней мере, поделиться с кем-то подозрениями, попросить совета. Но я не знал, кто бы мог спокойно воспринять мои кошмарные умозаключения. Мэри, безгранично доверявшая Холмсу, не пожелала бы слушать о нем дурное. И вопреки всему, я в глубине души по-прежнему верил, что неправильно истолковал факты. Шерлок Холмс не может совершать столь гнусные злодеяния!
На следующий день мой друг даже не вспомнил о состоявшемся накануне разговоре. Это показалось мне настолько странным, что я усомнился в самом факте беседы. Вдруг я все вообразил?
Я решил не выдавать своего интереса, но пристально следить за Холмсом. Когда он в следующий раз отправится в ночное путешествие, я пойду за ним, хочет он того или нет.
Холмс несколько раз посетил Уайтчепел днем и согласился, чтобы я его сопровождал. Воистину, это место не годилось для жизни приличного человека. На улицах в изобилии валялся конский и свиной навоз, куриный помет и человеческие экскременты. Стоял невыносимый шум от телег и тачек, детского гвалта и пьяных воплей, кудахтанья цыплят и хрюканья свиней, живущих рядом с людьми в подвалах и грошовых доходных домах. Из каждого окна над нами свисало выстиранное тряпье, сереющее в пропитанном зловонными миазмами воздухе.