Теоретически процедура была мне известна, но разве не сказал классик о том, что теория суха, в отличие от зеленеющего древа жизни?
— Иона! — воскликнула милая Бриганца, прижимая меня к стене грудными пластинами. — Иона, я никогда не встречала в своей жизни такого великолепного мужчину!
Я понимал, что ровно то же самое дама говорила всем своим любовникам, количество которых наверняка превышало десяток тысяч, учитывая длительный жизненный цикл альдераминцев, достигающий трех с половиной тысяч земных лет. Но все равно приятно слышать, когда тебя называют великолепным мужчиной. Приходится соответствовать.
— Бриганца! — завопил я, чтобы быть услышанным, ведь у альдераминцев очень слабо развит слух. — Милая! Страсть моя не знает границ! Но есть одно препятствие для нашей любви, и оно представляется мне непреодолимым!
— Непреодолимым? — удивилась Бриганца и ухватила меня за шею восьмым нижним щупальцем, что означало высшую степень сладострастия. — Для любви нет преград!
— Есть! — твердо сказал я, пытаясь — разумеется, безуспешно, — вырваться из убийственных объятий. Наступил самый ответственный момент операции. Либо я узнаю все, что мне нужно, и вернусь домой со щитом, либо Бриганца догадается о моих гнусных намерениях, и тогда мне не суждено вернуться даже на щите, поскольку жертву альдераминской любви обычно собирают по каплям, и даже лучший регенерационный аппарат не желает принимать на восстановление столь сурово переработанный материал.
— Есть! — повторил я. — Для того, чтобы любить, нужны чистые помыслы. Думать нужно только о предмете страсти и ни о чем ином.
— Милый! — прошептала госпожа Бриганца, едва не разрушив мои барабанные перепонки. — Я думаю только о тебе… Никаких иных мыслей в моей голове нет и быть…
— Есть! — повторил я в третий раз. — Я чувствую. Я знаю. Я вижу. Ты думаешь о том, как лисканские агенты будут проводить террористическую акцию на Земле. Мне это мешает. Я ревную.
— Шекет, — с подозрением проговорила госпожа Бриганца, — ты можешь читать мысли? Если да, то должен знать, что меня абсолютно не волнуют лисканские агенты. А если нет, то откуда тебе вообще известно о том, о чем я даже и думать не хочу?
Хороший вопрос, и отвечать нужно было сразу, не показывая сомнений.
— Милая Бриганца, — ласково сказал я, — конечно, я вижу, что лисканские агенты тебя абсолютно не волнуют. Но мысль эта гнездится в сером кубике твоего мозга, во-он в том уголке, она мерцает и жжется, она заставляет меня ревновать, я выхожу из себя, я больше не могу, я… Нет, милая Бриганца, ты должна избавиться от этой мысли, ты должна ее извергнуть, иначе между нами все кончено. Любовь должна быть абсолютной, или это не любовь.
— Или это не любовь, — повторила бедная Бриганца, оцепенев от горя. Ее многотонное тело все сильнее прижимало меня к стене — ощущения мои легко представит каждый, кому доводилось попасть под гидравлический пресс. Пока, насколько я мог судить, у меня сломались всего два ребра, но дело наверняка этим не ограничилось бы.
— Это не любовь! — воскликнул я.
— Что же делать? — трагически вопросила госпожа Бриганца.
— Ну, ты сама должна понимать, — пыхтя, сказал я. — Избавься от этой мысли, и все дела.
— Как? Как можно избавиться от мысли?
— Да скажи ты ее вслух, черт побери! — вышел я из себя, не думая о последствиях. — Высказанная мысль подобна птице: назад ее не вернуть, а поймать ее никто не успевает.
— Ты прав, Иона, — сказала госпожа Бриганца, задумалась на мгновение и сообщила: — Лисканского агента зовут Хлабур, он прибудет на том же корабле, что делегация Галактической Федерации. Атомная мина находится в желудке у Хлабура, он проглотил ее еще на прошлой неделе. Хлабур так гордится поручением!
— Фу! — сказал я. — И эта информация мешала тебе полностью отдаться любви? Я поражен, Бриганца…
— Иона, я вовсе не думала о бедняге Хлабуре, он был плохим любовником. Я люблю только тебя, теперь ты это понимаешь?
Конечно, я понимал. И еще я понимал, что не могу допустить начала любовного акта — жертвовать собой во благо отчизны вовсе не входило в мои планы. Под натиском милой дамы уже хрустели оставшиеся пока целыми кости, я нащупал языком кнопку на десне и задействовал катапультирующее устройство, расположенное в башмаках.
Мне жаль Бриганцу. Это было жестоко. Не физическая боль ужасна — наверняка на бедную женщину направленный взрыв пиропакета произвел не большее впечатление, чем легкий хлопок по интимному месту. Но предательство любви! ..
Когда раздувшийся гипермешок катапульты уносил меня в открытый космос, я продолжал слышать вопли моей несостоявшейся любовницы, и мне даже казалось, что я различаю слова: «Вернись, я все прощу! »
Как же, держи карман.
Что мне остается добавить? Естественно, лисканского агента обезвредили, майор Лившиц получил благодарность командования за блестяще проведенную операцию, а я пролежал два дня в госпитале, пока мне склеивали ребра и производили косметический ремонт нервной системы.
УДАР ПО КОНСКОЙ ГОЛОВЕ
— Пожалуй, — сказал майор Лившиц, — кроме вас, Шекет, никто не сможет выполнить эту работу.
— Пожалуй, — немедленно согласился я, не имея ни малейшего представления о том, в чем состоит мое новое задание. Но если в меня верило непосредственное начальство, разве я мог не оправдать его ожиданий?
— Вы со мной согласны? — майор Лившиц бросил на меня подозрительный взгляд, будто ожидал другого ответа.
— Согласен, — сказал я и добавил: — Хотя и не очень представляю себе, что нужно нашей доблестной разведке в двойной системе Чукраниц-2.
Видели бы вы, как у майора от изумления глаза вылезли из орбит и стали похожи на два оловянных блюдца, будто у пса в старой популярной сказке Ганса Христиана Андерсена.
— Откуда?! — вскричал он. — Кто вам сказал? Где вы это…
— Вы имеете в виду то обстоятельство, что мое задание связано с событиями на этой планете? — хладнокровно переспросил я, показывая, что недаром получил сто баллов на тестах в школе разведчиков. — Первое: сегодня сообщали, что в системе Чукраниц-2 произошел государственный переворот. Второе: с планеты выслали нашего посла. И третье: пять минут спустя после этого я получил от вызов и явился для получения задания.