Не знаете? То-то и оно. Поэтому не нужно обвинять автора в том, что он пренебрег правилами детектива и указал пальцем на убийцу в самом начале долгого и нудного повествования. Уверяю вас, даже я буквально до последней страницы этого опуса не представлял себе, кто же прикончил старушку. Студент всю душу себе вымотал (окружающих он, впрочем, тоже не пожалел), обвиняя себя в том, что он, возможно, сделал, а возможно — и нет. Следователь Дышкевич тоже не мог прийти к какому-то решению (не умнее же он собственного автора! ). Остальные персонажи, на которых в той или иной степени на той или иной виртуальной странице падало подозрение, мучились из-за невозможности доказать свою невиновность — истинную или мнимую.
А ведь в романе нужно еще и действие. Преступник убегает, сыщик преследует, остальные смотрят и аплодируют. Вот и пришлось мне ради правдоподобия заставить Расколли улететь с Земли в систему Антокнируса — сбежал-то он, вообще говоря, от собственной невесты Софинды, с которой повздорил относительно даты бракосочетания. Но следователь Дышкевич, ясное дело, рассудил так: убежал — значит, виновен.
И начинается погоня. Тут я дал себе волю, описав на последних страницах романа собственные приключения в звездных мирах — автор ведь обязан опираться на жизненный опыт, иначе его произведения приобретут характер никчемного сочинительства!
Обнаружив, что размер романа начинает превосходить всякие разумные пределы (издатели обычно и говорить не хотят о публикации рукописей объемом больше двадцати мегабайт, а у меня уже было почти тридцать! ), я заставил Расколли и Дышкевича встретиться друг с другом в корчме на большой дороге, ведущей из столицы Антокнируса Дажги в ее главную тюрьму.
Заканчивается роман диалогом, в котором сосредоточена, на мой взгляд, суть конфликта между преступлением и наказанием.
— Ты убил старушку и совершил преступление! — убеждает студентуса сыщик.
— Я наказал ее, потому что она была виновна, — возражает Расколли. — Арестовав меня, преступление совершит общество, ведь нельзя судить палача!
— Преступление предшествует наказанию, — говорит сыщик. — Сначала идет убийство, потом — тюрьма.
— Наказание также может предшествовать преступлению, — возражает студент, — не забывай о курице и яйце.
Каюсь: в те годы мне не давались финалы. Финалы вообще мало кому удаются — говорят, даже в Новом завете, очень популярной книге, финал провисает, поскольку логически не обоснован всем предшествующим сюжетом. Что ж говорить обо мне, начинающем авторе?
Короче говоря, беседой сыщика со студентом я закончил роман и поставил точку. На самом деле это было жирное многоточие, потому что диалог остался незавершенным, студент — не арестованным, а сыщик — в полном недоумении относительно того, зачем он вообще понадобился автору, если тот сам для себя не решил, был Расколли убийцей или все-таки палачом? Наказал он или совершил преступление?
Мне и самому хотелось это знать, и ответ на столь каверзный вопрос я попытался дать в другом своем романе, названном «Хана Каренн».
СТРАСТЬ И ТРАГЕДИЯ ХАНЫ КАРЕНН
Третий мой роман, названный по имени главной героини «Хана Каренн», повествует о печальной судьбе аборигенки, обитающей на планете Облон в системе, которую с Земли не видно даже в телескопы, поскольку, как я полагаю, этой системы на самом деле не существует в природе.
Хана (знакомые звали ее уменьшительным именем Аннинушечка) лелеяла девичью мечту выйти замуж за принца, явившегося либо из системы туманности Конская голова, либо, на худой конец, с одной из планет Бетельгейзе. И не спрашивайте, почему Аннинушечке грезился принц именно из этих галактических задворок — то, о чем мечтают экзальтированные девицы, не способен понять никто, даже придумавший их автор.
Принц однако не явился (да и как он мог это сделать, если в системах Конской головы и Бетельгейзе к тому времени еще не существовало межзвездных коммуникаций даже на уровне никому не нужного радио?), и Хану выдали замуж за старого, но богатого и знатного аборигена по имени Паша Каренн — вот откуда, кстати, у моей героини появилась фамилия, которую она называла всякому, кто желал познакомиться с этой импозантной, знавшей себе цену дамой.
Я долго размышлял над тем, нужны ли в моем романе эротические сцены. Читатель любит эротику — это понятно. Мой компьютер, не при нем будь сказано, любит эротику еще больше, хотя, ясное дело, не способен лично испытать ни единой эмоции, связанной с этой стороной человеческого существования. Эротика для моего компьютера — способ повышения покупательной способности создаваемого нами товара.
Возникло затруднение. С одной стороны, роман без эротики не будет иметь успеха на рынке. С другой стороны — какая, к черту, эротика на планете Облон, где детей никто не хотел рожать даже в пробирке! Паша Каренн женился на Аннинушечке (Хане) вовсе не для того, чтобы создавать молодое поколение, а по той причине, что каждый облонец старше шестидесяти оборотов планеты должен иметь спутницу жизни, чтобы было кому положить его в капсулу после ухода в иной мир — ведь никто, кроме жены, просто не захочет этого делать!
Будучи автором, я дал задание, а мой компьютер, будучи талантливым исполнителем, придумал для моих героев такую эротику, какая не могла не привести к трагическому повороту сюжета. Оказывается (честно — я бы сам до этого не додумался), на планете Облон дети рождаются из сгущения воздуха, а воздух сгущается в нужном месте только в том случае, если супружеская пара дуэтом читает ею же сочиненные тексты самого что ни на есть непристойного содержания. Вы ж понимаете, я не мог вставить в свой роман непристойные слова, даже если они сказаны были на языке, абсолютно непонятном земному читателю. Но натуралистическое описание того, как Паша и Хана становятся в позу (фантазируйте, фантазируйте! ) и вопят натужными голосами тексты, которые у них самих (особенно у целомудренного Паши) вызывают острое неприятие, это описание нам с компьютером удалось как нельзя лучше. Почитайте — убедитесь.
Итак, у Паши с Ханой родился сын Этя, которого моя героиня обожала, забыв о том, сколько непристойных слов сказано было в адрес еще не рожденного существа.