— Дот! — отец будто не говорил, а лаял. — Пора!
— Я на кухне, — сказала мама.
Послышались шаги. В дверном проёме возник отец – зубы стиснуты, губы сжаты. Его взгляд метнулся от Кары к ее матери, потом к птице, и выражение на его лице явно говорило: «какого чёрта?»
— Кара случайно отравила одну из нектарниц, — сказала мама, будто он и правда задал вопрос вслух.
— Дерьмо, — выругался отец, потом скривился от собственных слов. — Простите, что пришлось это услышать, дети. Это грубо. Но, Дот. Пора собирать детей и выходить.
Кара нахмурилась.
— Куда это вы?
— Вояки устраивают вечеринку, — ответила мама без улыбки. — Праздник в честь включения платформ.
— Нам надо там быть, — сказал папа, больше маме, чем Каре. — Наше отсутствие вызовет вопросы.
Мать Кары показала на ожерелье: «Я-то готова». Папа переминался с ноги на ногу. Его тревога почти ощутимо давила на плечи Кары.
— Мне обязательно идти?
— Нет, малыш, — сказал папа. — Если хочешь остаться здесь и удерживать форт, то и ладно. Вот нам с мамой обязательно.
— И Зану, — сказала мама. — Разве что ты возьмёшь на себя обязанность держать его подальше от неприятностей.
Кара поняла, что это вроде как шутка, и хихикнула в ответ. Но не то, чтобы ей было смешно. Мама пожала её пальцы, потом отпустила.
— Мне жаль нектарницу, детка.
— Всё хорошо, — ответила Кара.
— Мы вернёмся ещё до ужина, — сказал папа, а потом ушёл в глубину дома.
Спустя пару вздохов Кара услышала, как он громко зовёт Зана и Сантьяго. Внимание семьи переключилось на другие вещи. Про птицу забыли. Кара никак не могла взять в толк, почему ее это беспокоит.
До города нужно было полчаса идти по дороге мимо дюжины таких же домов, как у Кары. Дома постарше появились вместе с первой волной — учёных и исследователей вроде её родителей, которые пришли на Лаконию сразу же, как открылись врата. Хотя сам город появился позже, вместе с военными. Кара даже могла вспомнить, как строительные роботы начинали выкладывать основания казарм и центральной площади, жилья для семей военных и термоядерной установки. Большинство военных всё ещё жило на орбите, но каждый месяц город понемногу рос — ещё одно здание, ещё одна улица. Сантьяго было семь. Он рос в семье военных, и взял от них смелость. Он часто ходил один всю дорогу до дома Кары, чтобы поиграть. Однажды, как-то сказал отец, город так разрастётся, что окружит их дома. Пруд и лес уничтожат, замостят, застроят. Сказал так, что это не звучало ни хорошо, ни плохо. Просто перемена, вроде того как зима сменяется весной.
Но сейчас дом оставался домом, а город – городом, и она могла сидеть за кухонным столом, пока остальные собирались куда-то пойти. Птица не шевелилась. Чем больше Кара смотрела на неё, тем менее настоящей она казалась. Как что-то настолько мёртвое могло когда-то плавать, летать или кормить птенцов? С тем же успехом мог, например, запеть камень. Птенцы и не знают, наверное, что же теперь делать. Зовут маму. Интересно, они сами поймут, когда надо вернуться в гнездо, если никто им не покажет?
— Мам? — позвала Кара, когда отец снова выгнал Зана и Сантьяго за дверь. — Мне нужен твой дрон для отбора проб.
Когда мама сердилась, у нее меж бровей всегда появлялась складка, даже если говорила она с улыбкой.
— Детка, ты же понимаешь, что я сейчас занята. Мы с папой…
— Я сама справлюсь. Мне просто нужно помочь детям мамы-птицы. Всего на несколько дней, пока они не привыкнут, что её больше нет. Я всё испортила. Нужно это исправить.
Складка разгладилась, мамин взгляд смягчился. На миг Кара подумала, что мама скажет «да».
— Нет, детка. Прости. Отборочный дрон — вещь хрупкая. И если что-то пойдёт не так, нам неоткуда будет взять новый.
— Но… — Кара указала рукой на птицу.
— Разберемся, когда вернусь, если у тебя ещё останется желание, — сказала мама, хотя маловероятно, чтобы это было правдой.
К тому времени, как они вернутся из города, Зан устанет и будет капризничать, а родители просто устанут. Кроме сна им ничего не будет нужно. Что значит пара птенцов по сравнению с мировыми проблемами?
Снаружи раздался голос Сантьяго, и в нём слышались высокие, почти скулящие нотки юного, мужского нетерпения. Мама двинулась к выходу.
— Хорошо, мам, — сказала Кара.
— Спасибо, детка, — сказала мама и вышла.
Кара слышала, как они разговаривают, но о чем, разобрать не могла. Вдалеке шумел Зан и смеялся Сантьяго. Ещё через минуту голоса стихли. Кара сидела в одиночестве в тишине дома.
Она прошлась по комнатам, глубоко сунув руки в карманы и сурово, чуть не до боли, нахмурившись. И не могла понять, что же не так. Всё стояло на своих местах, но чего-то явно не хватало. На стенах у дверей, где руки оставляли следы месяцами и годами, те же пятна. В углах, где из-за старости отслаивался пластик основания, те же белые чешуйки. Дом был рассчитан всего на пять лет, а они жили тут уже восемь. Её комната, в ней разобранный матрац, через коридор комната Зана, с таким же матрацем. Окно с видом на грунтовую дорогу, по которой только что ушла семья. Злость засела в груди, прямо над животом, и Кара никак не могла от неё отделаться. Злость заставляла всё в доме казаться мерзким и мелким.