Она встала между псами и кромкой воды. Птица опять зашипела, и Каре показалось, будто звук идёт очень издалека. Псы скользнули ближе, двигаясь вокруг неё, как дети вокруг учителя. Как-то отстранённо она понимала, что вроде бы должна бояться. Даже если псы не едят людей, они всё равно могут напасть, раз она стоит между ними и их добычей. Кара не знала почему, но чувствовала, что такого не случится.
— Нечего вам тут делать, — сказала она.
Пёс-вожак, тот самый, который вышел первым, смотрел мимо неё на воду. Взор его смущённых луковичных глаз переместился обратно на Кару.
— Может, позже, — сказала она. — Вы можете прийти позже. Прямо сейчас вы должны уйти. Идите. Брысь.
Она указала на темноту под деревьями. Ещё два долгих вдоха псы всё так же жутко бесшумно шли вперёд, а потом повернулись и потянулись обратно в лес на своих странно сложённых ногах.
Кара наблюдала за ними с некоторым удивлением. Это было всё равно что кричать буре «убирайся», и криком заставить дождь уйти. Скорее всего псы просто решили, что связываться с ней незачем. Но Каре все же казалось, что случилось что-то немного волшебное. Птица теперь плавала вдоль берега пруда спиной к Каре. Когда нектарница подплыла к дальнему берегу и повернула, и опасность, исходящая от псов, и девочка были уже одинаково забыты. Нектарницы не особо умные — и даже не особо приятные — но Кара всё равно считала, что поступила хорошо, не позволив съесть одну из них.
Она было опять улеглась в клевер, но ленивую дрему как рукой сняло. Попробовала закрыть глаза, потом стала смотреть на каркасные луны и мерцание их красок, но по ощущениям уже поняла, что сон не вернётся. Она выждала несколько минут, чтобы убедиться точно, потом со вздохом села и подобрала планшет и пакет с ланчем. Солнце стояло высоко над головой и грело теперь уже слегка чересчур, да и с завтрака прошло изрядно времени. Она с хлопком открыла упаковку с ланчем. Сандвич был простой и именно такой, как она любила: два ломтя орехового хлеба, каждый толщиной с большой палец, а между ломтями – слой сливочного сыра с патокой и корицей. Мама говорила, мёд лучше патоки, но на Лаконии не водилось никаких пчёл. Кара видела их только на картинках, и судя по ним, мёд ей не понравился бы.
Она откусила кусок, прожевала, проглотила. Птенцы нектарницы выпрыгивали из воды, бежали по земле, а потом шлёпались обратно в пруд, брызгая слюной и злясь. Мать не реагировала на их зов, так что вскоре они перестали ее донимать, и занялись плаванием и кормежкой. На Лаконии не водилось ничего похожего на земных птиц, но Кара немного помнила, как с ними обращаются. Как и о том, что нужно делиться. Когда наседка повернулась к ней, Кара отломила кусок орехового хлеба и кинула в воду. Птица бросилась, будто он ей угрожал, и с жадностью проглотила. Чуть погодя она стала отрыгивать маленькие кусочки, чтобы накормить своих птенцов. Кара наблюдала за ними месяцами. Больше, чем она, про жизнь нектарниц не знал, наверное, никто.
Так что когда мамаша издала звук — хрип с каким-то щелчком посередине — Кара сразу поняла, что это что-то новое. И птенцы тоже поняли. Сгрудились вокруг матери, взволнованно щебеча и хлопая крыльями по воде. Мать, казалось, не замечала их. Её голова качалась на длиной тонкой шее. Рассеянный взгляд казался гневным и потерянным.
Кара положила сандвич, чувствуя, как в груди стягивается узел. Что-то было не так. Птица носилась по воде кругами, потом повернула, понеслась в обратную сторону и опрокинула одного птенца.
— Эй, — сказала Кара, — не надо так. Не делай больно малышам.
Но в отличие от псов, птица, казалось, даже не слышала её. Она растопырила крылья, дважды хлопнула по воде, и взлетела. Взгляд Кары зацепился за полуоткрытые глаза и раззявленый зеленозубый рот, а потом птица резко дернулась в воздухе и упала. Она даже не попыталась как-то сгруппироваться при приземлении — просто рухнула в клевер.