О, в какую тоску погрузился бы Нессельроде после этих строк!
Но Нессельроде сказал, — и эта фраза, единственная из всего сказанного им, запомнилась Пушкину:
— Пожалуй, вас и впрямь бы стоило сослать…
Пушкин удивился. Не то, чтобы он вообще не задумывался о ссылке. В его кругах каждый хоть раз в жизни говорил нечто, поставившее бы под угрозу его свободу, будь оно сказано при иных людях. При этом открыто хвалившие власть не осуждались, напротив, к ним проникались некоторым уважением, как к выбравшим столь оригинальные и не поддающиеся обычной логике взгляды.
Но сама формулировка ввергла Александра в замешательство.
— И только благодаря протекции генерал-майора… Я согласился, — вздохнул Нессельроде. — Вы отправитесь в долговременную командировку.
— Excuse z-moi? — Пушкин поднял бровь.
Нессельроде собрался с мыслями. Сколь угодно мог он предаваться меланхолии, но уж что-то, а разговаривать с подчиненными Карл Васильевич умел всегда. В следующие пять минут Пушкин был проинформирован о Зюдене и его гипотетическом пути. Ещё минуты две ушло на то, чтобы агент Француз проникся важностью ситуации.
Итого семь минут потратил Нессельроде, и единственным, что приносило ему облегчение, было понимание в глазах агента. Понимание в глазах Пушкин создавал профессионально, но для господина министра этого было довольно.
Только суть таинственных слов о ссылке оставалась неясной до последнего.
Суть прояснилась, когда поэт осмелился вякнуть о legende.
— Прикрытие! — величественно изрёк Нессельроде. — Вы думаете, мы не озаботились этим? Legende для вас, Пушкин, готова: вас отправят в ссылку.
Бенкендорф увидел на лице Француза опасное выражение, означавшее, что в курчавой голове рождается нехорошая фраза. Пушкин мог все испортить, и Бенкендорф задержался бы в России, а хотелось в Германию. Поэтому Александр Христофорович по-отечески обнял Пушкина за плечи и стал трясти, приговаривая «в ссылку, естественно, это же прекрасно, в ссылку»; и нехорошая фраза забылась.
— Я не хочу в ссылку! — Пушкин ошалело болтался в цепких руках Бенкендорфа.
— Надо, — усмехнулся Бенкендорф. — Ссыльный поэт подозрения наверняка не вызовет. Мы вас определим в ведомство господина Каподистрии. Сперва поедете в Екатеринослав, а там будет видно.
— Да за что же?!
— А за что вас можно сослать? — меланхолически сказал Нессельроде. — За стихи. Последней каплей станет эпиграмма на Аракчеева…
Что-то пошатнулось в мироздании; Пушкин замер с открытым ртом.
— Боюсь, Пушкин к эпиграмме на Аракчеева… хм, непричастен, — вернул небесные шестерни на место Бенкендорф. — Это господина Рылеева-с творение.
— Ну что ж, — развёл руками Нессельроде, — придется господину Рылееву с вами поделиться славою, для благого-то дела.
— Вы предлагаете мне присвоить чужие стихи?!
— Скорее спасти господина Рылеева от ссылки в куда боле холодный климат, — снова вмешался Бенкендорф. — Впрочем, если угодно, можете написать своё.
Примерно так думал в один из мартовских дней, пришедших на смену тревожной зиме, грустный генерал-губернатор Санкт-Петербурга Милорадович. Он не читал этих стихов и вообще с современной поэзией был знаком мало. Но согласился бы со стихотворением, написанным молодым человеком, стоящим сейчас понуро перед генерал-губернатором.
— Ваши дерзкие эпиграммы, оскорбляющие самого государя… — говорил Милорадович, а сам думал: как бы найти такие слова, чтобы мальчик понял — он пытается биться со зверем, которого ему не одолеть. Пусть ругает Россию в своих салонах, но если он будет писать, его раздавят и забудут с усердием и даже с удовольствием.
До этого был инструктаж у Нессельроде и снова инструктаж у Нессельроде, и, для разнообразия, инструктаж у Каподистрии.
Каподистрия сидел, по-бабьи подперев ладонью щеку, и смотрел на Пушкина с нескрываемым интересом.
— Уповаю на информацию, которую вы получите в Екатеринославе, — говорил вездесущий лис Бенкендорф. — Пока что мы знаем: Зюден будет в Тамани в августе, так что будьте и вы там. В начале августа. В Тамани вас встретит или Чечен, если успеет перебраться туда из Екатеринослава, или Дровосек. Они оба в вашем распоряжении. Далее — самое главное. Как обнаружите Зюдена, — (голос Бенкендорфа не выражал сомнений в том, что Пушкин обнаружит Зюдена; ему, вроде бы, верили), — следите за ним. Если он поедет к Днестру, что не известно точно, — следуйте за ним тоже. Если нет, убивайте его и возвращайтесь, не медля. Рисковать нам ни к чему.