Пушкин, подбежав, схватил сапожника за шею (чуть не придушил) и прошипел на ухо:
— Тихо, идиот, я дам тебе ещё денег.
Стеклов изумлённо заморгал.
— Мне помощь твоя нужна, — сказал Александр.
Теперь предстояло разбираться с Николя. Вовремя он появился на улице. Хорошо, что не Мария, — подумал Пушкин.
«Возможно, Вам потребуется исполнитель мелких поручений, — доверьтесь Николаю». Ай да… Впрочем, поблагодарить А.Р. можно будет и после.
— Послушай, — Пушкин взял Николя за плечо, — Это, что сейчас произошло, — думаю, ты понимаешь, что я исполняю mission secrète?
— Знаю от брата.
(Аркадий моргал и кашлял, болтаясь в руках опешившего Николая).
— И я могу попросить тебя помочь в исполнении нескольких поручений?
— Всё, что в моих силах. А этот…
— Отныне ты мой тайный сотрудник, — торжественным шёпотом объявил Пушкин. — А этот человек — новый agent secret на службе Его Величества.
Аркадий с такой силою вдохнул, что в груди его что-то свистнуло.
— Послушай, дружище, — Пушкин похлопал теряющего сознание Аркадия по щекам. — Живи, живи. Если ты мне поможешь, я дам тебе денег.
Аркадий собрал разбежавшиеся зрачки и посмотрел внимательнее.
— А если будешь держать язык за зубами, получишь двадцать рублей.
— Сколько?! — воскликнул Николя.
Аркадий снова начал умирать.
— Двадцать рублей за небольшую услугу и полную секретность. Понял?
Аркадий закивал.
— А если ты кому-то проболтаешься обо мне и об этом человеке — я тебя зарежу, — и Пушкин на секунду показал Стеклову кончик ножа, спрятанного в рукаве. Николай охнул:
— Саша, я, конечно, знал, что ты не прост…
Аркадий вжал голову в плечи и зашептал:
— Никому, что вы, вашбл…дь, никогда, вашбл…дь, я слова никому не!
— Ты со многими знаком в городе? — спросил его Пушкин.
— Да почти с каждым.
— Мне нужны слухи. Сплетни. Всё, что услышишь, передавай мне и этому господину. Внимания к себе не привлекай, а то тебя могут убить люди пострашнее меня. Но если будешь тихонько слушать разговоры, и после передавать нам — будешь цел и получишь двадцать рублей.
Сказочное богатство плыло перед глазами Аркадия Стеклова. Он представил, как заживет на немыслимые двадцать рублей.
— Чтоб ты мне верил, пять рублей держи сейчас, — Пушкин сунул Аркадию деньги, тот немедленно спрятал их за пазуху. — Мне нужно, чтобы ты выяснил: не появился ли в Юрзуфе штабс-капитан Рыул из Бессарабской губернии. Рыул, запомнил?
Аркадий закивал.
— Чем больше сможешь о нём узнать, тем лучше. Если сумеешь разведать, куда он ходит и с кем встречается, получишь ещё пять рублей сверх двадцати, — (Аркадий уже ничему не удивлялся). — Обо всём, что узнаешь, информируй меня и моего помощника, — (при этих словах Николя приосанился). — Общаться будем в письменной форме, передавать записки…
— Я читать не знаю, — выдавил Аркадий.
— А писать? — глупо спросил Николя.
— Чёрт… — Пушкин закатил глаза. — Хорошо, тогда слушай. Мы будем по очереди приходить к тебе чинить туфли. Тогда и сможешь рассказать всё, что узнаешь в городе. Понял?
— Понял, вашбл…дь!
— Меня можешь звать, хм, — вспомнил давнее прозвище, — Сверчком. А его…
— Чайльд-Гарольдом, — сказал Николя.
— …Тюльпаном.
Николя закашлялся.
— Понял, господин Сверчок.
(«Я всю жизнь этого ждал, — подумал Аркадий. — Что явятся ко мне непонятные люди, которым я сгожусь таким, каков есть, и сделают меня богатым»).
— Главное условие: не пить и не болтать. Ни жене, ни друзьям, — если проболтаешься, погибнешь. А как всё исполнишь, получишь ещё денег.
Аркадий уже всё понял.
— Тогда иди.
— Тюльпан, значит? — уныло поинтересовался Николя, когда ехали домой (оба на одной его лошади).
— Для прикрытия.
Раевский-младший вздохнул и более не спорил.
Вставная глава
Kennst du das Land, wo die Zitronen blühn,
Im dunkeln Laub die Goldorangen glühn?[7]
Был приглашён статский советник Воскресенский.
— Есть вести от министра? — спросил Иоаннис, как только Воскресенский явился.
— Так точно-с, — статский советник кивнул; колыхнулись густые серебристые баки, сросшиеся с усами.
— Так говорите, прошу вас.
— Господину министру известно о событиях в Неаполе причём, насколько я могу судить, было известно и заранее.
Иоаннис нервно растянул уголки губ. Лицо его было более подвижным с левой стороны, отчего всякая улыбка выходила кривой.
— Насколько заранее? И сейчас-то нельзя с уверенностью сказать, случится ли переворот.
— Точно так-с.
— Что?
— Должен бы случиться, — сказал Воскресенский. В это время он думал о том, что, пожалуй, господин статс-секретарь в последнее время сдал. Из-за привычки одеваться в чёрное его превосходительство выглядел ещё более бледным, чем был в действительности; глаза его глубоко запали, в них появился лихорадочный огонь, как у чахоточного больного.
Иоаннис в это время гнал из головы упорно лезущую мысль: на Корфу сейчас вспахивают поля под будущие виноградники. К началу зимних дождей на пашни высадят саженцы лозы, а по истечении трёх лет в сентябре будет собран первый урожай — 1824-го года. Что-то ещё будет в 24-м году, кроме вина?
На Корфу прошло его детство. Потом, уже после окончания университета, 23-летний врач Иоаннис из славной семьи Капо д'Истрия вернулся на остров заниматься единственными нужными ему вещами: лечить людей и спорить с товарищами по ложе Семи Островов. Масонство досталось Иоаннису невольно — по наследству; заседания были для него не таинством, но возможностью встретить образованных людей, с которыми в светской жизни молодой лекарь виделся редко.
— Что же нам делать, — он поднял голову. — Министр собирается докладывать государю о ситуации в Неаполе?
— Нет, ваше превосходительство. У господина министра есть надёжный источник, от него он и ждёт новостей, дабы доложить уже о целой картине.
— Революции в Италии быть, — статс-секретарь отодвинулся от стола. — И если мы разумно используем промедление его сиятельства — быть и нам.
— С вашего позволения, — Воскресенский с сомнением повертел головой, — Его Величество ведь уже не подвержен либеральной идее. А ежели господин министр ему всё надлежащим образом преподнесёт-с… Можете, Боже сохрани, и поста лишиться, ваше превосходительство. Бессарабия в вашей власти, и Ипсиланти — фигура перспективная, но идти против «Священного Союза» — это вам могут не просить.
— Да не полезу же я с просьбами поддержать Италию, Воскресенский, — снова растянул губы Иоаннис. Он любил Воскресенского за живой и быстрый ум и безоговорочное согласие следовать замыслам статс-секретаря до конца. — Будем мягко намекать. Если свершится революция в Италии, будет и в Греции. То-то обрадуется господин граф. Его idole Меттерних, пожалуй, укусит себя и отравится, как аспид.
Статский советник вежливо хмыкнул, давая понять, что описанная статс-секретарём сцена действительно хороша.
— А мы с вами, Воскресенский, пока что пошутим, — Иоаннис взял перо на свой странный манер — прижимая сверху большим пальцем; немногие знали, что так его обучили держать ланцет. — Шутка выйдет прелестная. Раз в итальянские дела нам соваться опасно, сунемся поглубже в турецкие.
— Вы имеете в виду свержение турецкого господства в Греции?
— Ну что вы! Этого я жажду всем сердцем, и это ни для кого не секрет. Что ж в этом смешного? Постараемся убедить государя в том, что только инициировав патриотические движения в Бессарабии и на Балканах… ну и в Греции, да, мы сможем потеснить Порту. И цель наша — исключительно упрочить русское, христианское влияние в оных областях. И пусть господин министр попробует сказать, что это не будет благом для русской политики.
7