Штабс-капитан — слишком далеко, чтобы подробно разглядеть мундир, но сомнений нет — это он. С ним крепкий мужчина в сюртуке, в цилиндре странной формы — очень низком, кажется, попросту мятом.
Кто из них Зюден? И почему они спокойно идут, в то время как адъютант лежит у источника?
Шорох заставил обернуться. Это Аркадий перекатывался, весь в грязи, от камня к кустам у стены, решив, вероятно, что там удастся укрыться надёжнее. Ничего, его пока не видно, пусть ползёт.
— …воспомоществования, — донеслось от башни. Француз присел под окном и затаился.
— …отношения к вам в Греции. Можете не… — голоса снова отдалились, перемещаясь к западу.
Отчего не идут прямо?
Цепляясь пальцами (ах, как жаль заботливо отращённых ногтей!) и носками сапог за трещины между камнями, Александр стал, подобно ящерице, взбираться по стене. Добравшись до осыпавшегося края, ухватился за него и выглянул.
Вот оно что. Между лесом и башней был невидимый снизу овраг. Штабс-капитан со спутником обходили его.
— …оружия. Народ здесь далёк…
Приблизились к башне. Человек в мятом цилиндре широко шагал, постоянно обгоняя штабс-капитана.
Выстрел.
Пуля выбросила Аркадия из кустов; его ударило спиной о стену, и, когда он упал, уже мёртвый, древняя штукатурка полетела сверху, засыпая тело.
Штабс-капитан обернулся на выстрел, срывая с пояса пистолет; грек в цилиндре, увидев возникшего вдруг из ниоткуда человека, тут же погибшего, повернулся к Рыулу, держащему оружие, и рассудил, что стрелял штабс-капитан.
Штабс-капитану грек не доверял, подозревая в нём провокатора, и часто тянулся к рукояти ножа, спрятанного под кушаком.
Не успев подумать, давно бывший на взводе грек выхватил из-за пояса нож и метнул в Рыула снизу вверх, как научили его когда-то рыбацкие дети, с ранних лет привыкшие с смертельным дракам. Нож вошёл штабс-капитану в горло над ключицей; Рыул отшатнулся, ещё не зная, что убит, и, заваливаясь на спину, спустил курок. Свинцовый шарик, пробив греку голову возле носа, вырвал из черепа затылок; по земле покатился цилиндр, а вслед за ним тяжело рухнул, разбрызгивая из лужи воду, труп.
Кто и откуда стрелял в Аркадия?
Поединок у ручья (продолжение) — напрасные жертвы — время упущено — в Бессарабию
Гусар, на саблю опираясь,
В глубокой горести стоял.
Рефлексы у Француза были отточены длительными и частыми упражнениями.
Первый выстрел сделан из лесу за оврагом.
Снять с пояса моток веревки — прыжок со стены вниз — бегом к оврагу — веревка свистит, раскручиваемая над головой — (конский топот за спиною; откуда? нет времени оглядываться) — бросок; верёвка змеёй охватывает ствол сосны — оттолкнуться и а-а-э-э-э-э-х! через овраг, где стоит человек в изодранной рубахе, держа пистолет.
Пушкин приземлился на краю, вспахав мокрый грунт пятками, и бросился к стрелявшему. Тот уже бросил ненужный пистолет и поднимает саблю -
На трупе адъютанта не было ни пистолета, ни сабли; нужно было заметить.
…Нырнуть под руку, перехватить за запястье и за локоть, вывернуть. Противник — левша; непривычно. Удар коленом в живот, — Пушкин согнулся; сабля опускается сверху; (что-то огромное перелетает через овраг и обрушивается за спиной); увернуться — ударить ногой в грудь.
Убийца Аркадия Стеклова отлетел, выронив саблю, но упасть не успел: сзади вырвалось чёрное, свистящее и топочущее; пробежала радуга по махнувшему клинку; и недавний противник Александра повалился, снесённый сабельным ударом, а Николай Раевский-младший, вновь занося руку с клинком, рванул поводья, и конь вздыбился, жутко показывая зубы.
— Arrête! — крикнул Пушкин, кидаясь навстречу всаднику.
Гусар опустил саблю и, остановив коня, спрыгнул.
— Откуда ты здесь? — Пушкин, не глядя на Раевского, подбежал к лежащему на земле. Удар Николая отбросил незнакомца далеко от места поединка.
— Обогнал отца, хотел посмотреть, что ты… — Николя вернул саблю в ножны. — Что стряслось?
— Ты спрашиваешь! Да ты убил последнего, кто мог ответить.
Но последний был ещё жив и слабо шевелился в траве. Кровь залила его рубаху так обильно, что нельзя было сразу определить, где именно рубанул Николя. Пушкин перевернул раненого, увидел струйку крови, стекающую из уголка рта. Смутно знакомое лицо.
— Кто ты такой?!
Губы шевельнулись; между ними лопнул алый пузырь:
— У-у…
— Что?
— Ульген, — разобрал Пушкин.
— Кто? — Николя упал на колени рядом.
— Тихо! Зачем… — (сколько вопросов нужно задать, но он же сейчас умрёт) — Зачем ты стрелял в Аркадия?
Глаза Ульгена расширились; отходит! — мелькнула паническая мысль; но Ульген был просто удивлён.
— Аркадий… кто?..
— Сапожник Аркадий! — яростно сказал Пушкин. — Зачем ты его убил?
— Я… — глаза Ульгена наполнялись слезами, видимо, от боли. — Я думал, это З-з… Зюден.
— Что?! Он что же, похож на него?
— Похож, — прохрипел Ульген. Его левая рука подергивалась, пальцы шарили в траве невидимую пропажу; правая рука опухла и посинела, запястье, перевязанное какой-то тряпицей, вздулось — похоже на давний необработанный перелом.
— Кто ты, мать твою, такой?
Ульген посмотрел на Пушкина потрясённо, словно был перед ним не человек, а кто-то… кто? — это мог сказать только сам Ульген, но он выдохнул:
— Грек… Э-э… Этерия.
Француз поднял голову к сосновым кронам и заорал так громко, что сорвались с веток всполошённые сойки:
— Идио-о-о-от!!!
— Ты что-то понял? — спросил Николя.
Всё было яснее некуда.
1) Я — связной Зюдена (конечно, это он, Александр уже видел его — в лодке, отплывающей от берега Тамани), на самом деле — грек из «Этерии» (а ведь бесценный был бы агент, если б найти его раньше)
2) Сбегаю от Зюдена. Пытаюсь, наверное, его убить, но в результате сам остаюсь со сломанной рукой
3) Выслеживаю Зюдена, надеясь, что тот не оставит без внимания встречу Рыула с Аргиропуло
4) Убиваю заметившего меня адъютанта, а затем и несчастного Аркашу, спутав его с Зюденом, и становлюсь причиной глупейшего поединка в истории
5) Идиот.
— Что-то он тебе говорил? — Пушкин тряс Ульгена. — Зюден — что он тебе сказал? Он где-то здесь?
— Не з-знаю. Он собирался… — (буль; кровавый пузырь), — Ф-ф…
— Куда?
— Ф-ф… в Бес… ар…
— Бессарабию?!
— Да, — пузыри на губах умирающего вздувались теперь при каждом слове. — Н-на Днестр.
— Зачем?
— Не з-з… сказал — поднимать на… наших.
— Кем он там представится? Идиот! Ты сам понимаешь, чего натворил?! Кем — он — представится?!
Ульген широко распахнул глаза и умер.
Все бранные слова, известные Пушкину, вознеслись над лесом, посбивав с нижних веток хвою.
…Ульген застыл, навсегда уже глядя в небо. У монастырской башни лежали штабс-капитан Рыул с торчащим из шеи ножом и негоциант, негласно возглавлявший крымских греков, Аргиропуло, — с развороченною головой. Под стеной, под выцветшими ликами с золотыми блинами набекрень, лежал на боку, уставившись на сосновый росток, сапожник Аркадий Стеклов.
Самым мерзким оказалось выдумывать генералу Раевскому историю о разбойниках (какие, действительно, в этих краях попадались), убивших двоих военных, и убитых Николаем Раевским-младшим. Подождав, когда Раевские отъедут от злополучных развалин, Француз вывел из лесу Никиту; вместе они кое-как похоронили Аркадия, завалив тело камнями, выбитыми из стены. На кресте, связанном из сосновых веток, Александр вырезал: «здесь покоится раб Божий Аркадий Стеклов, сапожник». Хотел приписать «павший безвинною жертвою» или «павший в бою» или «павший жертвою человеческой глупости», но подумал: зачем?
(Потом, уже из Симферополя, Пушкин послал в Юрзуф человека с тем, чтобы тот нашёл жену (вдову) Стеклова и передал ей сорок рублей и на словах: что муж её, Аркадий, погиб геройски, выполняя секретное поручение Его Императорского Величества. Легче на душе от этого не стало.)