— Кого? — Пушкин придвинулся ближе, не глядя подобрал с пола ещё одну трубку, сунул мундштук в рот и защелкал пальцами; подбежал Никита и дал огниво.
— Как! вы не слышали о «Союзе Благоденствия»?
Пушкин слышал. Он тут же вспомнил. «Союз Благоденствия» был организацией симпатичной, хоть и не одобряемой наверху. Кратко: это были добрые просветители, мечтавшие облегчить народные страдания, освободить крепостных и т. п. — и совершенно не умевшие этого сделать. Многих их них Александр знал ещё по Петербургу.
— Je voulais dire, — поправился Пушкин, закуривая, — что же в них тайного?
— В известных вам ничего, но -
Александр Николаевич объяснил, что в мирном «Союзе» начались странные подвижки. Члены общества прониклись вдруг революционными настроениями, вплоть до мыслей о цареубийстве.
— Откуда вы это знаете?
— Случайность. Заверю вас, ни Нессельроде, ни даже самому государю это неизвестно. Мой дядя состоит в «Союзе» членом.
— И он столь откровенен с вами?
— Я сыщик, господин Пушкин. Позвольте не объяснять вам, как мне удалось получить эту информацию. Скажу только — дядя о моей осведомленности не знает.
Читал письма?
— Хорошо. Расскажите скорей, причём тут мы.
— Лучше уж — причём тут Зюден. Если мы будем и далее исходить из того, что цель Зюдена — втянуть Россию в войну, в которой мы будем обречены, можно выдвинуть и новую гипотезу — чтобы окончательно отвратить от России союзников и лишить государство сплочённости, Порта намерена спровоцировать la révolution russe.
Революция на фоне войны или война на фоне революции? — не всё ли равно; для России дело кончено.
— Даже так? — Александр затянулся и выпустил длинные струи дыма через нос.
— Точно так. Это бы объяснило, каких именно «наших» Зюден желает поднять. И потому «Союз Благоденствия» так скоро переформируется в революционный клуб.
— Можно обратить внимание и на масонов.
— Обращайте, если вам угодно. Но вы ведь не спорите, что «Союз Благоденствия» — это…
— Это ниточка.
Раевский кивнул.
— Александр, — вскинулся Пушкин, — я даже не предложил вам закурить.
Раевский, которому с лихвой доставало роли пассивного курильщика, покачал головой:
— Лучше предложите мне выпить.
— Вино, увы, только молдавское.
Раевский попробовал.
— Недурно, по мне. Так вот, мой дядя, человек просвещённый и вольнодумный, занимает важное место в «Союзе» и, как я понял, умеренно поддерживает новые идеи. Через неделю, самое большее — полторы, к нему в имение приедет известный вам Дмитрий Якушкин…
— Какая прелесть, — голосом Каподистрии сказал Француз. Он любил Якушкина, с которым виделся в Петербурге у Чаадаева.
— Вы, кажется, относитесь к нему очень тепло, а ведь он — главный вербовщик будущего кружка…
Точно, читал письма. Низко… Однако, на то и сыщик.
— …С ним должен прибыть ваш кишинёвский сосед Орлов. Встреча эта внешне будет обставлена как дружеский визит, но можно ожидать важных разговоров.
— Vous pensez que в имении вашего дяди будут решаться вопросы «Союза Благоденствия»?
— Совершенно верно.
— Что же, по-вашему, мы сделаем, оказавшись вблизи тайного клуба? — осторожно поинтересовался Пушкин, мысленно оценивая Раевского: в молодом полковнике проглядывала сквозь холодность так приятная Александру отчаянная удаль.
— Мы в него вступим.
Село Каменка, куда приехали Пушкин с Раевским, оказалось милейшим местом. Никогда прежде, даже в детстве во время общих вечеров, Пушкин не видел столько родственников, собравшихся в одном месте.
Рать беотийских мужей предводили на бой воеводы:
Раевский Николай Николаевич-старший, радостно обнявший Пушкина;
Раевский Николай Николаевич-младший, радостно обнявший Пушкина (-Ты здесь по делам разведки? — Нет, просто приехал вас повидать. — Ну дай же я обниму тебя!);
Далее шли:
Раевская Софья Алексеевна, без которой и здесь бы всё рухнуло;
Мария — ах, Мария! — но в её взгляде было лишь дружеская тепло;
Раевская Екатерина Николаевна, умнейшая из женщин;
Раевская Софья Николаевна — просто какая-то Сонюшка;
Раевская Елена Николаевна, оправляющаяся от чахотки;
Давыдов Александр Львович, стареющий напыщенный тип (наша история изобилует Александрами, но ничего не попишешь — правда. В другой, выдуманной истории его бы непременно звали Сигизмунд);
Давыдова Аглая, урождённая де Граммон, жена Александра Львовича, красавица-француженка;
Давыдова Адель Александровна — её малолетняя дочь;
Давыдова Катерина Александровна — её старшая дочь;
Давыдов Василий Львович, тот самый дядя, коего упоминал Александр Николаевич;
Давыдова Александра Ивановна, жена его;
Давыдова Екатерина Николаевна, дряхлая матушка Н.Н.Раевского-старшего;
И многие другие, чьи имена и родственные связи мы опустим.
Василий Львович представлялся Французу грузным, ленивым, похожим на кота человеком. Таким был на поверку его брат, а Василий Львович оказался высоким, вечно бодрым, с насмешливым лицом и чудовищно низким, идущим из самой утробы голосом.
— Славный Пушкин, — от его баса гудело в зубах, — Александр Сергеич, ну! Как я рад! Читаю вас, даст Бог не соврать, уж два года.
— И я вас, Василий Львович.
— Что ж, разве я поэт, я пишу от скуки и отвращения, ну!
— Почему от отвращения?
— Потому, славный Александр Сергеич, что говорить прозой: «в этой стране мне хочется блевать!» тут не принято, ну.
«Хороший человек» — подумал Пушкин.
Вечером сидели в огромном зале, Катерина Николаевна играла и пела чудным голосом французские романсы, к великому восторгу Аглаи.
Аглая, маленькая, подвижная, черноволосая и черноглазая, с каким-то особенным увлечением говорила по-русски, точно хвасталась.
— Пр-р-релесть, — она радостно выговаривала трудную букву «р». — Катенька, вы душка, спойте ещё.
— Я, право, не знаю, что вам исполнить.
— Я спою, — вмешался Василий Львович. — Николай, ты должен помнить.
И они вдарили по ушам казачьей песней; Катерина аккомпанировала, но звуков рояля слышно не было. Аглая, оказавшись рядом с Пушкиным, сказала:
— А вы что же, не поёте?
— Je ne sais pas chanter.
— Нет, говор-рите со мною по-русски! Мне скучно, — Аглая дернула плечиком. — Р-руский язык смешной.
— Вы говорите на нём для забавы?
— Как вы сказали? Да-да.
Пушкин оглядывался, ища Александра Николаевича, но тот исчез.
Потом ещё много пели и изрядно выпили, и даже немного потанцевали. Мария избегала Александра, и он не винил её в этом, тем более, танцевать выпало с Катериной. Смеялись, говорили обо всём, обсуждали современную литературу.
(- Кстати, что вы сейчас пишете?
— Набрасываю поэму, может статься, тут и закончу, впрочем, могу и протянуть ещё год).
Наутро в комнату к Французу пришёл Раевский.
— Есть новости.
Александр, только закончивший подпиливать ногти, встрепенулся:
— Что, говорите.
— Якушкин должен приехать к зиме, ближе к бабкиным именинам. Так сказал дядя.
— Вы всё-таки открылись ему?
— Я не говорил, что он сказал это мне. Я попросил разузнать Аглаю.