— Не представляю, как она пожар-то устроила, — развёл руками Николай Николаевич. — Она и не выходила от нас никуда.
— Заранее свечку поставила, — сказал А.Р. — Наклонила к открытому ларцу и оставила гореть.
Решив, что время для трезвой оценки ситуации ещё не пришло, Пушкин опустил голову на подушку и крепко зажмурился.
— Покой-покой, — Василий Львович принялся выталкивать людей из комнаты. — Ему сейчас нужно полежать в тишине, ну.
Кто-то остался кроме Пушкина и Никиты, но не было сил повернуть голову и посмотреть.
— Саша, вы можете говорить? — это была Катерина Николаевна.
— Угу.
Никита со вздохом поднялся и вышел. Он знал, что барин не любит, когда кто-то слышит его разговор с женщиной.
— Простите, что спрашиваю, но… Это ведь мало похоже на правду. Фройлен Венцке — вымогательница? Это, право, очень трудно вообразить. И этот ужасный взрыв. Саша, как всё было на самом деле?
— Я не знал, что она вымогательница, — Пушкин дотянулся до миски со льдом, обмакнул в неё руку и приложил холодные пальцы к лицу. — Письмо нашли уже после… Я при этом не присутствовал.
— А могу я спросить, как вы догадались, что это она? — требовательно смотрела Катерина.
Александр повернулся на бок и печально посмотрел на Раевскую.
— Я не смогу ответить на ваш вопрос. Простите, Катя. Могу лишь поклясться, что за этим секретом нет злого умысла.
Глаза Катерина Николаевны потемнели.
— Не хотите говорить? Считаете меня недостойной? — она вгляделась в лицо Александра. — А, понимаю. Вы связаны словом. Я верно угадала?
— Да, — восхищённо глядя на девушку, ответил Александр.
— Не буду вас пытать, — Катерина Николаевна погладила Пушкина по руке. — Пожалуйста, если вдруг что-то изменится, и вы сможете рассказать — расскажите. Безумно любопытно. Выздоравливайте.
— Непременно.
Когда закончу поэму, подумал Александр, обязательно нужно влюбиться в Катерину Раевскую.
Она ушла, и Никита привёл А.Р.
— У вас явно есть вопросы, — Раевский сел на край постели. — Выкладывайте.
— Что за странная сказка с этой запиской? Я был уверен, что немка работала на Зюдена.
— Убедительная сказка, — обиделся Раевский. — Записку я сам написал, ориентируясь на почерк из пометок на полях книг. Фройлен Венцке у нас просвещённою женщиной была, пока не… — он резко разжал кулак, показывая взрыв. — Кстати, я нашёл у неё дубликаты ключей от всех комнат кроме, разве что, гостиной и вашей биллиардной.
— Вы не говорили, что умеете копировать манеру письма.
— Случай не представился. Будь у меня больше времени, написал бы искуснее, но и так все поверили. А теперь признавайтесь, есть ли у вас соображения.
— Издеваетесь? — слабым голосом произнёс Пушкин. — Раевский, меня чуть не разорвало вместе с горничной. У меня есть соображения, как поправить душевное здоровье. Уеду отсюда к чёрту… вернусь в Крым, например… а там…
Раевский терпеливо выслушал планы Пушкина на оздоровительные ванны, прогулки под оливами и «никаких шпионов, никаких взрывов, только стихи и б…и изредка!» и, убедившись, что продолжения не будет, повторил вопрос.
Александр помолчал и сказал:
— У Якушкина хранилась переписка членов тайного общества.
— Совершенно с вами согласен, — Раевский поправил очки. — Зюден интересовался письмами с какой-то важной целью. Ему важно узнать нечто о «Союзе благоденствия».
— Je pense, que Зюден уже состоит в «Союзе», иначе откуда бы он узнал о приезде Якушкина? А он знал заранее и успел подготовить немку.
— Тогда зачем ему письма?
— Планы. Он хочет знать, что замышляется в верхах клуба. Зюден ведь не руководит, скорее подбрасывает идеи как бы невзначай. Ergo, он снова опережает нас. Нам и не снились подробности, известные ему.
— Письма могли быть во взорвавшемся сундучке.
— Да вряд ли, Александр… Вы бы стали хранить такую добычу у себя? Венцке передала их в тот же день, и мы уже не знаем, кому и как.
Заглянул Охотников.
— Александр Сергеевич, — хмуро сказал он. — Про Аглаю забыли.
— Господи! — Пушкин подскочил на постели. — Аглая всё ещё под арестом.
Комната Аглаи. Тройное зеркало трюмо затянуто паутиной, клавесин прогнил, сквозь дыры в комодах проглядывают скелеты уланских, драгунских и прочих офицеров.
Аглая сидит на грубо отёсанной дощатой скамье. Руки её в цепях.
Аглая. (поёт)
В дверь робко стучат. Аглая замолкает, сморкается в огромный кружевной платок и, гремя цепями, встаёт.
Аглая. (с надрывом) Войдите!
Входят Якушкин, Пушкин и Раевский. Они падают на колени перед Аглаей и посыпают голову прахом давно истлевших в шкафах офицеров.
Раевский. (бьётся лбом о кандалы Аглаи) Madam Давыдова, мы совершили чудовищную ошибку. Примите наши извинения.
Якушкин. Аглая, милая, просите меня, если сможете. Вы — сокровище! Если я могу чем-то искупить свою вину пред вами…
Пушкин. Простите нас, прекрасная Аглая.
Теперь вам наши жизни доверяем.
Аглая. (озадачено) Это что же, вы меня снова любите?
Пушкин, Якушкин и Раевский. (хором) Любим!
Аглая. А что тогда вот это всё было?
Раевский. Постыдное заблуждение. Мы подозревали вас в том, чего вы не совершали. Вы вправе нас казнить.
Аглая. (цепи на ней медленно растворяются) То есть теперь вы как бы виноваты, а я могу делать с вами всё, что пожелаю?
Пушкин, Якушкин и Раевский. Да!
Аглая. (окончательно освобождается от оков) Вот это уже интересно… Якушкин, с тобой я буду особенно строга. Я тебя так ждала, а ты!..
Якушкин. (бьёт себя по голове) Я готов на всё, чтобы вы простили меня!
Аглая. Ну, всего-то не нужно, но силы тебе сейчас понадобятся. (потирает руки) Господа! Раз уж вы теперь в моей власти, берегитесь. Только прошу, по очереди. Якушкин, ты первый. Потом… (обводит мужчин взглядом) Потом ты, страшненький.
Пушкин. Меня контузило, я не в форме.
Аглая. Переживёшь как-нибудь. Давай-давай, готовься. А потом ты, красавчик в очках.
Раевский. Всё так просто?
Аглая. О, господа, поверьте, со мной вам будет непросто. Вы мне сейчас всю Россию реабилитировать будете. Первый пошёл!
Пушкин с Раевским, подброшенные неведомой силою, вылетают за дверь. Из комнаты слышен треск разрываемой ткани. Из-под двери вылетает оторванная пуговица с сюртука Якушкина.
Доносится уже знакомая нам песня про «Тра-ля-ля».
Занавес.
Может быть, в действительности всё происходило не совсем так, как видела Аглая, но мы ограничимся её взглядом, как наиболее короткой версией событий.
Орлов с Охотниковым ждали в мансарде.
— Вы что, с войны вернулись? — удивился Орлов, увидев вползающих в комнату двоих Александров и Ивана Дмитриевича.
— Почти, — сказал Якушкин.
— Да, — сказал Пушкин.
— Хуже, — сказал Раевский.
Охотников помялся и сообщил:
— Примите мои извинения, господа. Пушкин, вам удалось найти виновного. Александр Николаевич, и вы простите.
— Забыть произошедшее будет трудно, — вздохнул Орлов. — Но я бы не хотел, чтобы мы расстались врагами.
Прощай, тайное общество.