— Отчего Ипсиланти так торопится нас уведомить? — поинтересовался Волконский.
— Революция ему мало интересна, — Вувис, неуютно чувствующий себя в штатском, стоял, отставив ногу, но вытянув руки по швам, и выглядел нескладно. — Ипсиланти хочет поддержки русской армии.
— Чудак, — бросил Краснокутский, — как же мы предоставим ему поддержку, если сами будем… — он свистнул, втянув воздух сквозь зубы.
— Князь обсуждал это с Пестелем, — сказал Волконский. — Греческое восстание станет началом раскола петербуржского общества. Многие будут сочувствовать Гетерии («Этерии» — пробормотал Вувис), а это — повод настроить их против императора.
Куда же уехал Крепов-Зюден?
— Что скажете на это?
— Без Орлова я не могу сказать ничего. Когда он вернётся, надобно будет договориться с Пестелем, хотя он, думаю, счастлив скорому воплощению замысла… Значит, в феврале-марте ждать восстания Гетерии?
— Этерии, — терпеливо поправил Вувис. — Да, ваше превосходительство.
— Значит, реакцию на восстание можно будет видеть уже в мае. Тогда у нас есть время до лета, и не позднее.
— Мало, но возможно, — ввернул Краснокутский.
— Тем быстрее нужно покончить с остальными делами, — сказал Дубельт.
Александр сидел, вороша ногтями бакенбарды. Чуть выше бакенбард рождалось следующее:
1) Представляясь Креповым, внедряюсь в «Союз Благоденствия» и настраиваю его соответствующим образом
2) Появляясь то тут, то там даю указания, вплоть до момента революции
3) Незаметно исчезаю
4) Турция начинает войну и выигрывает
5) Ай да Зюден, ай да сукин пёс!
— Да, кстати, — Василий Львович качнулся на стуле, трагически скрипнувшем под ним. — Тут не обойтись без нашего славного Александр Сергеича. Пушкин, вы служите у Инзова, это удачно.
— Почему?
— Вы достаточно близки к нему в Кишинёве. Должны будете стать ещё ближе, чтобы узнать о нём, что возможно. Вы штатский, к тому же ещё поэт, кто заподозрит вас? Побудете недолгое время тайным агентом, ну?
Представив, как поступил бы А.Р., окажись он здесь, Француз решил, что Раевский точно бы не стал гомерически ржать. Вот и я не буду, — подумал Пушкин.
— Но зачем вам Инзов? — сдавленно выговорил он.
— Затем, дорогой Пушкин, что Инзова придётся убить.
Седьмого февраля в Петербурге было вскрыто письмо Француза.
— Владимир Крепов, — Капитонов подкрутил блестящий ус, — есть люди с таким именем?
— Имя не настоящее, — откликнулся Рыжов. — По крайней мере, среди ныне живущих князей нет ни одного Крепова. Но я знаю немца по фамилии Крепп.
— Однако, Зюден ведь многим представлялся Креповым. И главное, будет представляться впредь.
— Значит, Француз его выследит, если уже не выследил, — сказал Черницкий. — Вы лучше послушайте: с утра до вечера в немой тени дубов, прилежно я внимал урокам девы тайной… — глаза коллежского советника затянулись лирическим туманом.
— Звучит провокатирующе, — неодобрительно покачал головой Капитонов. — Это ваше?
— Француза.
Капитонов посмотрел на Черницкого, как на человека конченного и потерянного для службы.
— По-моему, целиком стишок бы вышел похабный.
— Откинув локоны от милого чела, сама из рук моих свирель она брала.
— Я же говорю, — уверенно сказал Капитонов.
— Тростник был оживлён божественным дыханьем, — возразил Черницкий.
Тут отворилась дверь и в кабинет вошёл бледный, пуще прежнего похудевший, затянутый, как обычно, в чёрное, с волосами, ставшими ещё белее, словом, вошёл статс-секретарь Иоанн Каподистрия.
— И сердце наполнял святым очарованьем, — закончил Черницкий, и, открыв глаза, увидел Каподистрию.
Статс-секретарь качнулся на каблуках, оглядываясь и проходясь цепким взглядом по лицам подчинённым, будто проверяя, не слишком ли они изменились за месяцы отсутствия начальника.
— Стихи читаем, — оборвал Каподистрия приветственно гудящее трио. — Это всё, чем вы порадуете меня после отвратительно прошедшего конгресса? Да налейте же кто-нибудь чаю, — (адъютант, стоявший снаружи, с топотом умчался) — И если кто-то в ближайший час спросит у меня о новостях или додумается произнести имя Меттерниха — повешу вот тут, — широкий мах рукой в сторону окна. — Хотя, наверно, не успею, я здесь всего на день, разобраться с делами наших агентов. Пока несут чай, скажите вкратце: что слышно от Француза?
Успевшие неплохо изучить характер предводителя, и теперь видящие за мнимой весёлостью Каподистрии чувство, близкое к отчаянию, Черницкий, Капитонов и Рыжов ни о чём не спрашивали, а сам Каподистрия сидел, подперев щёку, и слушал выдержки из отчётов Француза и всевозможные комментарии к ним.
— Значит, Крепов, — сказал он, часто жмурясь от нервной усталости. — Имя наверняка не единственное, но, похоже, он его использует часто. А что будем делать мы?
— Позволите сказать? — Рыжов по привычке теребил белёсый чуб, свисающий на глаза. — Заговорщики убеждены, что Инзов представляет для них угрозу.
— Какая прелесть.
— …Мы могли бы составить для Инзова особенную легенду, вправду представив его врагом тайного общества, и, когда через Француза эта легенда дойдёт до них…
— Я понимаю к чему вы клоните, — оборвал Капитонов. — Сделать Инзова настолько интересным, что он станет приманкой для Зюдена. Но во-первых, мы понятия не имеем, что именно известно заговорщикам об Инзове, и как наша легенда совпадёт с их сведениями. А во-вторых, не проще ли немедленно арестовать всех членов общества и тем самым покончить с Зюденом?
— Француз не называет их имён.
— Есть люди и помимо Француза…Кто-то из общества наверно знает, как связаться с Креповым. Что вы на меня так смотрите?
Каподистрия протёр воспалённые глаза:
— Ваше предложение вполне разумно, господин камергер. Очень даже разумно. Ах если б вы знали, какой гадости я наслушался в Тропау… — и Каподистрия, совсем не похожий в эту минуту на себя прежнего — старого, вкрадчивого хитреца, — вскочил и, с грохотом опустив на стол кулаки, навис над замершими кураторами Француза. — Ничему не бывать! — прокашлял он, и, мгновенно выдохшись, сел, виновато глядя на сжавшихся подчинённых. — Государь выступит против Итальянского восстания. Значит, и Этерии ждать нечего.
Февральская оттепель принесла туман, и нижний этаж Коллегии иностранных дел канул в густую вату, верхний же плыл над туманом, погрузив в него восемь своих колонн, как редкий гребень.
На ступенях у выхода из здания камергер Капитонов врезался в плотное, квадратное тело Черницкого и был крепко схвачен за плечи.
— Вы на самом деле не поняли, что предложили? — недобро глядя на Капитонова, осведомился коллежский советник.
— Господин Черницкий, я честно окончил сегодняшнюю работу и собираюсь отдохнуть. Вы не могли бы отложить разговоры о Французе…
— Если мы возьмём на себя задачи политического сыска, — Черницкий покрепче придавил Капитонова, и камергер стал медленно приседать под тяжёлыми руками сотрудника, — то вскроется и связь тайного общества с Этерией, а значит, наш в тот же момент лишится должности.
— Как есть, — подтвердил Капитонов, — но у нас тут вообще-то османский шпион, а что наш заигрался в греческую революцию, так это его вина, не так ли?
— Пожалуйста, камергер, откажитесь от своих слов. Есть же и другие методы, а ваш план никогда не поздно применить.
— Что вы так всполошились? Или вы сочувствуете этим несчастным республиканцам? Или грекам?
Знайте, камергер, если вы продолжите настаивать на плане, который может навредить статс-секретарю, я буду стреляться с вами.
— Вы с ума сошли.
— А вы знаете, что я не шучу.
— Господин Черницкий, как у вас в голове всё не уложится? — это способ остановить Зюдена.