— Это заранее известно?
— Всем, кому нужно знать. Ипсиланти понимает, что чем дальше он уходит со своей армией, тем большей опасности подвергается. Ему тоже видится угроза попасть в капкан под Драгошанами, но он уже не может остановиться. В начале апреля Ипсиланти обратился к Государю с просьбой поддержать его.
— C'est bien ce qu'on pensait[27].
— Oui. И мы не зря ломали над этим головы ещё тогда, в Кефе. Нессельроде принял меры, и, во избежание разногласий со Священным Союзом, никакой помощи греки не получили. В конце марта Ипсиланти снова отправил письмо, в котором, как мне сообщили, делился с Государем соображениями по поводу необычно лёгкого наступления. Предвидя ловушку, он вновь просил императора прислать войско и, главное, — выступить в поддержку не только Этерии, но и всех христиан, живущих под османами. Большинство из них готовы встать на сторону если не Ипсиланти, то Владимирески. Так что в случае победы Россия могла бы рассчитывать на расширение территорий за счёт валашской, болгарской и даже, может статься, греческой земли, — Раевский прокашлялся, ослабил ворот и закончил. — Это было слишком заманчиво, и влияния Нессельроде на Государя могло не хватить.
Пушкин отложил трубку и встал; как обычно в предвкушении больших новостей чесались ноги, и хотелось бегать кругами по комнате, затягивая невидимую пружину на часовом механизме.
— Что же Государь?
— Он не получил письма, — сказал Раевский.
— Pardon?
— Никакого письма никто не доставил. Ипсиланти, уверенный в том, что Государь не откажет, уже открыто заявил о поддержке, которой, якобы, располагает. Но письмо исчезло где-то в пути от лагеря Ипсиланти.
— Перехвачено?
Раевский кивнул.
— И, к сожалению, турками. Хотя перехватить готовы были и мы. Когда именно это произошло, не знаю, но наш одесский агент сообщает интересные вещи. Хотелось бы услышать ещё и мнение Липранди на этот счёт.
— Моего недостаточно? — ревниво поинтересовался Александр.
— Твоё я и так услышу, даже если не попрошу. Но если всё так, как думают в Коллегии, то для будущей операции понадобимся мы трое — я, ты и Липранди.
…Липранди, спустя час найденный совместными усилиями Пушкина и А.Р. и притащенный в турецкую кофейню, шевелил усами над чашкой, вникая в диспозицию.
А диспозиция была такая. Пока Француз сидел в Кишинёве, надеясь, что Зюден выдаст себя, и получая редкие и скучные сведения о находящихся в Молдавии турецких агентах, — большинство из них давно были под наблюдением Коллегии, — Раевский следил за новостями из Одессы и её окрестностей. В последнее время в Одессе стало появляться всё больше турок, переезжающих из приграничных областей — в основном из Бессарабии.
— Вот куда делись все те, за кем вы собирались следить здесь, — Раевский отодвинул стул подальше, видя, как с плеча Пушкина спускается на стол подросший кот.
— J'ai une question, — Пушкин сосредоточенно переливал кофе в ложечку для Овидия. — Вы считаете, Зюден появится там?
— Кто знает, — Раевский с опаской наблюдал, как Овидий пьёт. — В Одессе что-то готовится, и если Зюден не объявится там, мы не узнаем, где ещё он может быть.
— Прпрпф-пф!
— Иван Петрович предлагает сесть рядом с нами.
— Не сяду.
— Раевский, садись, чего ты.
— Убери кота, — сказал Раевский и все его отражения — в столешнице, в окнах, в ложках и в глазах окружающих — только не он сам — заметно покраснели.
— Как маленький, — Пушкин сунул Овидия за пазуху. — Садись, не бойся. У тебя есть имена агентов?
Раевский сел и, прожигая взглядом дыры в салфетках, достал блокнот.
— Иван Петрович, — Пушкин придвинул блокнот ближе к Липранди, — вам знаком хоть кто-то из этих людей?
— Прфп. Фрхпрвпвпф!
— Местные, говорите? А можно представить хотя бы примерно, из каких частей Бессарабии они уехали?
Иван Петрович кивнул.
— Это к чему? — сощурился Раевский.
— Думаю, ты неправильно оценил ситуацию. В Одессе не произойдёт ничего. Одесса не центр действий, а чулан.
Липранди одобрительно зафыркал в кофе.
— Или, иным словами, сарай. Турки туда не работать едут, туда сваливают всех ненужных.
— Откуда такие мысли?
Пушкин объяснил:
1) Я — Зюден
2) Ипсиланти попался
3) Я выхожу на сцену, но вокруг толпа других турецких шпионов, о которых Коллегии давно известно
4) Тогда они все переезжают в Одессу, и Коллегия переключает внимание туда же, а я, никем не замеченный, бегу из Бессарабии
5) Ай да Зюден, ай да шишкин лес!
— Прврпрпфпф!!
— Иван Петрович согласен.
— Зюден бежит, пока нас отвлекают?
— Ещё проще. Он убрал с дороги тех, за кем могла быть установлена слежка. И нам нужно ехать не туда, где собрались все турки, а…
— Прфп!!!
— А туда, где их меньше всего.
— Bravo, — Раевский окинул стол своим прежним опасным взглядом. — Раздвиньте чашки, я положу карту.
Встреча на дороге — спасительный приют — прогулки с Пестелем — удивительная восьмёрка
У камелька, где яркою струею
Алел огонь вечернею порою.
— Всё забудется когда-нибудь, — рассуждал Липранди, подставляя крупный нос влажному ветру, рвущемуся под полог коляски. Усы Ивана Петровича покачивались в потоках воздуха, словно крылья. — Если б я жил за двести лет до вас, что бы вы знали обо мне? В лучшем случае ничего. Дневник надо весть, а вы ленитесь.
Раевский, убаюканный мерным прврпрффрррканьем Липранди, спал, замерев со сложенными на коленях руками и таким же неподвижным, как и обычно, лицом; проплывали мимо потемневшие под налетевшей тучей лес и поля; ласточки носились над самой травою, высвистывая короткие сигналы — Бог знает кому.
— Что вы оставите после себя, Пушкин? Ваши стихи?
Пушкин промычал что-то невнятное и почесал высунувшегося из кармана плаща Овидия. Он знал, что Липранди не любит, вернее, не понимает стихов, но чрезвычайно трепетно относится к чужому мнению о себе — хоть бы и высказанному через двести лет.
— Ваш Инзов, уж на что окутан тайной, позаботился о сохранении исторических документов о себе и своём ордене. А что вы напишете? «Солнце вышло, птица спела, я десятый раз влюбился. У неё во-от такие уши, чтобы слушать мои басни».
Пушкин не выдержал и расхохотался, но ответить Ивану Петровичу не успел. Коляска остановилась, и Александр, забыв о разговоре, стал высовываться, чтобы узнать, в чём дело.
Впереди на дороге стояла каруца, гружённая какими-то ящиками и свёртками. Рядом, держа под уздцы пегую кобылку, нервно топтался высокий тонкий человек с длинными седеющими волосами.
— Excusez-moi, messieurs[28], - прокричал он, морщась от налетевшего ветра. — L'auberge est-elle loin?[29]
— Спешим, — крикнул в отвеет ямщик. — Сойдите с дороги, я важных господ везу.
— Je me suis perdu[30], - тонкий человек выпустил поводья и побежал к коляске, приговаривая что-то, как сперва показалось Пушкину, на латыни.
— Итальянец! — воскликнул Липранди и, свесившись из коляски, стал отвечать на том же языке, впрочем, особенной перемены в звуках, издаваемых Иваном Петровичем, никто посторонний бы не заметил.
— Смотри-ка, — Раевский смотрел из-под очков ясными глазами, будто и не спал только что. — Кажется, они понимают друг друга.
Оказалось, что Джованни Карбоначчо едет в Кишинёв, и едет один, поскольку по дороге повздорил с кучером, не говорящим ни на одном из известных пассажиру языков. В конце концов Джованни попробовал объясниться жестами и случайно ударил ямщика по носу. Тот не пожелал мириться с таким обращением и убежал, а сеньор Карбоначчо остался один в незнакомой местности.
— По этой дороге вы доедете до Кишинёва, — объяснил Раевский по-французски. — Ещё пару часов езды ваша лошадь выдержит. Другое дело, как вам быть без кучера?