Побывали в обсерватории Улугбека — очень интересное место. «Ушибленные», то есть Саша Чикунов с поврежденной ключицей и я, подустали и сникли. Раны болели сильно. Решено было отправить нас в больницу на такси. Но 1 мая найти такси в Самарканде невозможно. Обнаружили «копейку», водитель которой согласился отвезти нас в главный травматологический пункт к самому главному врачу. Этой машине было лет тридцать, а рука человека касалась только ее баранки! И она все-таки ехала… долго… на другой конец города… по ямам и рытвинам… в сорокоградусную жару… без кондиционера…
То место, куда нас привезли, сильно напомнило мне послевоенное социалистическое одесское детство: полубараки с обшарпанными стенами и обвалившейся штукатуркой, пыльные стекла. Почему-то только один кусочек дома был аккуратно покрашен и возле него росли цветы. Очевидно, это был центральный вход, потому что на выкрашенной стене красовалась вывеска «Центральная клиническая больница города Самарканда. Травматологическое отделение». А над ней висела мраморная мемориальная доска с гордым барельефом какого-то человека. Текст гласил:
«В этом доме с 1957 по 1989 год работал выдающийся узбекский травматолог заведующий отделением заведующий кафедрой Самаркандского медицинского института академик Академии медицинских наук Узбекской ССР член-корреспондент Академии медицинских наук СССР Самуил Моисеевич Ройтман»
Смеяться было физически невозможно, просто больно, и нас повели к тому, кто теперь занимал место академика Ройтмана. Это был настоящий узбек, при виде которого я все-таки засмеялся, несмотря на жуткую боль. Его широкая открытая улыбка живо напомнила мне историю, которую незадолго до этого рассказал Чубайс.
На первой полосе одной из очень желтых газет — может быть, «СПИДИНФО» или «ЖИЗНЬ», — появилась фотография огромного оскалившегося пса и заголовок: «Чубайс вставил своей собаке золотые зубы». В статье на эту тему подробно рассказывалось, как у собаки Чубайса заболели зубы, и ведущие специалисты одной из самых дорогих стоматологических клиник вживляли ей в пасть золотые имплантанты, а восемь охранников (по два на каждую лапу) в течение нескольких часов держали этого монстра…
Естественно, Анатолий Борисович рассказывал об этом шутя… Но два ряда золотых зубов узбекского доктора не были шуткой. Доктор — уважаемый человек, а чем больше в Узбекистане уважают человека, тем больше у него золотых зубов. Еще светило узбекской травматологии отличалось огромными размерами и не меньшей приветливостью:
— Ну, где эти русские, которые экспедиция? Сейчас будем лечить! — и он направился к нам с распростертыми объятиями и сверкающей золотом улыбкой.
В полной уверенности, что сейчас нас поведут на рентген, я спросил:
— Куда проходить?
— Ко мне проходить, — ласково сказал доктор и сжал меня огромными ручищами…
В глазах потемнело. Показалось, что я снова ударился о скалу.
— Что, больно? — спросил эскулап, — Это хорошо, есть трещинки.
— Может все-таки рентген?
— Зачем рентген? Я сам рентген… Если больно, значит есть трещинки. Но ребра не сломаны, просто трещинки.
Саша, который ждал своей очереди, загибался от смеха. Доктор ткнул ему пальцем в ключицу, сказал, что все хорошо, и мы можем идти.
— А сколько заплатить? — спросили мы, пытаясь отдать доктору специально выделенные на наше лечение деньги.
— Ничего не надо, — ответил золотозубый врач, и мы ушли.
Как только мы оказались на улице под мраморной доской, человек, который нас провожал до машины, попросил отдать деньги.
— Так доктор же сказал, что ничего не нужно!
— Это он вам сказал, ему у вас брать неудобно. Давайте мне, я ему отнесу.
До сих пор пребываю в неведении: отнес или нет?
Мы еще успели догнать наших в городе и присоединиться к экскурсии на частную мельницу. Оказывается, когда в Узбекистан пришла советская власть, все частное, в том числе и мельницы, стали безжалостно искоренять и уничтожать. И люди, спасая свое имущество, засыпали песком целый квартал мельниц под Самаркандом… Арыки, в которые поступала вода из горных рек и крутила жернова, спрятали в трубы, и все это стояло курганами в степи с двадцатых годов до самой перестройки! Когда в конце восьмидесятых разрешили мелкое частное предпринимательство, вдруг выяснилось, что живы еще те, кто помнит, как молоть муку, и мельницы стали потихоньку откапывать и запускать снова. На одной из таких уже работающих мельниц мы познакомились с потрясающим хозяином-мельником. Он артистично перетряхивал зерна в большом сите, и после трех-четырех взмахов рукой вся грязь и чернота, которая была перемешана с пшеницей, оказывалась сверху и от нее легко можно было избавиться. Наши пробовали сделать то же самое, но ни у кого не выходило, так и оставалась в сите смесь чистого и грязного… Вот уж поистине, не всем дано отделить зерна от плевел.