Самое первое мое путешествие — с мамой в роддом. Недавно я поинтересовался, как это было. Оказалось, просто. Мама мыла пол в нашей коммунальной квартире на улице Чижикова, в Одессе. Домыла и пошла меня рожать. Шла больше часа пешком (я-то при этом ехал!). Пришла и родила. Из роддома я уже ехал на трамвае, с мамой и папой. Кажется, что это я уже помню! Меня завернули в ватное одеялко, потому что другого не было. Июнь. Жарко. Душно.
…метро в Нью-Йорке. Вагон, битком набитый липкими от жары неграми и китайцами. Следующая остановка — Бруклин Бридж. Счастье. Еще совсем недавно и думать не приходилось, что можно свободно ехать. Ехать в нью-йоркском метро…
…и опять в детство. Я лежу в телеге между корзинами с яблоками, на сене. Раннее утро. Черноморская степь. Поют птицы. Кричат суслики. Мы с дедом везем яблоки на базар в Раздельную. По тем счастливым временам пыльная избитая дорога от дедушкиной деревни до райцентра казалась намного длиннее, чем нынешние тысячекилометровые перелеты на «Боинге» из Москвы в Сан-Франциско…
…с артистами нашего театра мы трое суток едем из Сан-Франциско в Бостон, через Лас-Вегас, Денвер, Чикаго, Филадельфию, через всю Америку, едем в стеклянном вагоне, где кресла вращаются параллельно и перпендикулярно движению, и где за окном круглосуточно — захватывающий своим разнообразием и реальностью цветной широкоформатный документальный фильм-путешествие. Я вижу проплывающую перед глазами летнюю знойную Америку и мысленно уношусь в далекую зиму пятьдесят какого-то года теперь совсем уже прошлого века.
…из деревни на воскресенье приехал папин брат — дядя Гриша. Он младше папы на три года, но тоже герой войны, разведчик, много раз прострелянный и награжденный. Родителей почему-то нет, я дома один, и дядя Гриша, чтобы занять время, начинает что-то мастерить из подобранного на соседней свалке деревянного ящика, в которых привозили в магазин овощные консервы. Он обстругивает дощечки кухонным ножом, потом как-то скрепляет их между собой, обивает жестяными лентами, снятыми с того же ящика, и вдруг эти деревяшки и железки превращаются в самые настоящие санки, которые я видел у одного мальчика из нашего двора и так мечтал на них покататься. Дядя Гриша одевает меня во все зимнее, так что я становлюсь похожим на шар, обмотанный маминым платком, привязывает к санкам длинную бельевую веревку и мы отправляемся в бесконечный счастливый путь по занесенным редким для Одессы снегом брусчатым мостовым и трамвайным линиям. Маршрут наш почти кругосветный — мимо Привоза, вокзала, Куликового поля, дальше 1-й и 2-й станции фонтанской дороги, и наконец, на Пионерскую улицу, где живет моя тетя с мужем и дочками, моими двоюродными сестрами…
…а раз зима, то это Старый Новый год в Переделкино у Окуджавы. Снега в том году навалило! Булат Шалвович ждал нас на даче, а я на своих раздолбанных «Жигулях» ждал у Белого дома тогдашнего премьера Егора Гайдара и вице-премьера Анатолия Чубайса. Десять часов, одиннадцать, пятнадцать минут двенадцатого, почти половина… Наконец они выбегают — молодые, азартные, и, как я понимаю, чуть ли не впервые пользующиеся служебной мигалкой, чтобы успеть домчаться в Переделкино до двенадцати. И светофоры все зеленые, и дорога свободна, и я что есть мочи жму на свою жигулевскую железку…И без двух минут двенадцать мы разливаем шампанское и рассаживаемся за новогодним столом у Булата Шалвовича…
…а вот мы с дочкой Машей в полупустой электричке Рочестер-Нью-Йорк, и проводник, напоминающий конферансье из голливудского фильма «Кабаре», лучезарно улыбаясь, объявляет: «Next stop Buffalo». А за окном вылизанная Америка с показательными игрушечными фермами и фермерами, и лошадки, как большие игрушки…
…лошади в горах Алатау, где Чингиз Айтматов праздновал свой день рождения и я оказался среди приглашенных. Мы скачем по самому краю обрыва, и я, кусая губы от боли, из последних сил сжимаю ногами бока своей бесседлой лошадки, а она, наверно, понимает это как поощрение и несется, несется… Когда спрашивали, кто в седле, кто без, я легко и беззаботно согласился на «без седла».
…когда деду было уже за восемьдесят, он все равно работал в своем колхозе: то за почтой ездил в райцентр, то развозил по летним пастбищам огромные звонкие бидоны для молока. Телега всегда стояла во дворе, возле дома, а за лошадью нужно было идти на конюшню, за полкилометра. Эти полкилометра можно было проскакать верхом, что я и делал в те редкие разы, когда дед был в хорошем настроении и разрешал. И вот тогда седлом становилась какая-то тряпка или старый ватник, прикрывающие спину костлявой лошадки. Трудно было заставить лошадку двигаться, но еще труднее было ее остановить. Хитрая эта лошаденка, разогнавшись и совсем не подчиняясь «лихому наезднику», норовила проскочить открытые дедовы ворота, где ее впрягли бы в приготовленную телегу, и доскакать до кукурузного поля на другом конце деревни, чтобы полакомиться сладкими восковыми початками…