И это впечатление не было изменой или предательством по отношению к самому себе в недавнем прошлом. Это было последствием сильнейшей душевной встряски, которую он переживал очень болезненно.
Не удивительно, что Ириной Александровной постепенно овладела тревога.
- Ты что, опять целый день сидел за компьютером?.. – спрашивала она Костю, возвращаясь вечером домой.
- Ну, в общем, да. – признавался Костя.
- И не был на улице?.. День вон какой прекрасный!..
- Не был. Да и некогда было. Я осваивал новый режим. Почти освоил. Еще немного осталось.
- Но.. Ты не голоден?.. Ты не устал?..
- Нет, мама, нет. – отвечал ей Костя все тем же ровным голосом и даже улыбался, слабой улыбкой, в которой ничто не напоминало солнечную улыбку Кати.
- И.. И к тебе никто не заходил?.. Ну, допустим, Саша или Витя?.. Они ведь были так рады, когда мы вернулись!..
- Саша заходил. Немного посидел и ушел.
- Ушел?..
- Да. Его позвали играть в футбол.
- А ты?.. Ты не пошел с ним?..
- Ну, мама, не пошел. Я же не умею играть в футбол. И ни в какие спортивные игры тоже.
- Ты ведь когда-то умел!.. – возражала Ирина Александровна.
- Нет, не умел. Тогда я был маленький и еще учился играть. А они за это время уже научились. Мне за ними не угнаться. И потом, мне кажется, что им со мной будет не интересно.
- Почему – не интересно?..
- Ну, потому, что я не умею того, что умеют они.
- Не умеешь?..
- Мама, да ты не волнуйся. В принципе, это не важно. Два года они обходились без меня, обойдутся и дальше.
Местоимения «они», «им» Костя произносил все тем же ровным голосом, но с каждым днем он становился все более отстраненным.
Это очень, очень не нравилось Ирине Александровне. Ее тревога начинала переходить в панику.
Если Катя была солнышком и центром компании детей в Дубравке, то Костя, судя по всему, готовился к роли изгоя среди сверстников.
Кроме всего прочего Костя, в отличие от Кати, оказался закрыт от Ирины Александровны. И с каждым днем закрывался все больше. Ирине Александровне нужно было самой догадываться о том, что происходит в его душе.
С Катей было так просто! Так весело и ясно! Ее можно было обнять, усадить на колени, пошептаться, посекретничать, чувствуя полное взаимопонимание.
С Костей, внезапно перескочившим через два года, причем с одного поля на другое, это было невозможно. Его тоже можно было обнять, конечно, и он не сопротивлялся, не напрягался, по крайней мере внешне, но это ничуть не помогало Ирине Александровне стать к нему ближе.
Она понимала, что должна ему помочь, но не знала как.
И никакие книжки и посторонние советы не могли помочь ей самой.
И ни с кем она не могла поделиться происходящим.
Разве кому-то можно было бы что-то объяснить?.. Разве кто-то способен был поверить ей и понять ее?..
И дать ей настоящий совет, оказать ей настоящую помощь!..
2
Наконец, в один из дней Ирина Александровна почувствовала, что близка к взрыву.
Это было в самый разгар рабочего дня.
Она сидела за компьютером, глядя на линии чертежа, но не видя их и не имея сил работать. Ей хотелось вскочить, закричать, броситься куда-нибудь, что-нибудь сделать, может быть, сломать что-нибудь. Но она знала, что это все ей не поможет.
Ирина Александровна закрыла глаза, желая также закрыть и слух, и разум, и все чувства. Чтоб ничего не видеть, не слышать, не говорить ни с кем и не думать ни о чем.
Чтобы не взорваться на самом деле.
И вдруг рядом с ее столом кто-то остановился.
Ирина Александровна осторожно открыла глаза и подняла голову.
Это был Григорий.
Он смотрел ей в глаза очень внимательно, и Ирина Александровна вдруг непроизвольно поднялась со своего рабочего кресла, с застывшим сердцем вглядываясь в лицо своего бывшего коллеги и нынешнего шефа.
Вдруг откуда-то повеяло свежим воздухом, как будто кто-то невдалеке взмахнул мощным крылом, и Ирина Александровна подумала, что она давно, целую вечность, не чувствовала ничего подобного.
Они с Григорием смотрели в глаза друг другу молча, и Ирине Александровне показалась, что продолжавшиеся невидимые взмахи как будто бы окутали их невидимым облаком, закрыв на время от окружающей деловой суеты.