Буквально на третий день после начала учебного года Аня пришла домой хмурая и с огромным синяком под глазом.
- Боже мой!.. – воскликнула Дарья Петровна. – Тебя побили?!..
- Еще чего!.. Побили!.. Я сама подралась!..
- Подралась?.. С кем?..
- Ну, с кем, с кем… С Сенькой Затулиным.
- Почему?..
- Так надо было. Шутка моя, видишь ли, ему не понравилась!..
- Анечка, ну драться!.. Из-за слов!.. Что за глупости!..
- И ничего не глупости. Он сам напросился!..
Дарья Петровна растерянно взглянула на мужа, который разглядывал Аню с улыбкой.
- А вообще, кто победил-то в конечном счете?.. – спросил Дмитрий Борисович с большим интересом.
- Не удалось выяснить!.. - вздохнула Аня. – Нас разняли. Не вовремя!..
Дмитрий Борисович рассмеялся.
- Дима! – воскликнула Дарья Петровна. – Как ты можешь смеяться!.. Тут не смеяться надо, а выпороть ее как следует!..
- Не стоит, я думаю. – спокойно отвечал Дмитрий Борисович. – Она свое уже заработала. Тем более, что тут любовь!..
- Какая еще любовь?!.. – удивилась Дарья Петровна.
- Ну, какая.. Обыкновенная!.. Семы Затулина. К нашему сокровищу!.. Это же ясно как дважды два.
Аня покраснела и не нашла, что на это сказать.
- Да, любовь… – медленно повторил Дмитрий Борисович. – Но, увы безответная!.. Когда-нибудь Семену придется это понять.
- И чем раньше, тем лучше!.. – сердито заявила Аня.
Дарья Петровна только вздохнула.
«То ли еще будет?..» - подумала она.
Впрочем, эта драка оказалась первой и последней. Как оказалось, внешняя колючесть стала для Ани только формой защиты в меняющемся мире. Пусть этот мир был еще совсем маленьким, но ее сверстницы тоже росли, пробуждались, начинали ощущать в себе опьяняющую силу женской власти, и, каждая в меру сил и способностей, учились пользоваться этой властью. Это приводило к разного рода стычкам, водоворотикам и прочим возмущениям в потоке жизни. И Аня с удивлением обнаружила в себе свойство гасить и растворять эти возмущения.
Свет Катиного солнышка, согревающего и умиротворяющего все и вся, озарял Аню раньше как будто только снаружи. И вот выяснилось, что он остался в ней самой. И не только в ней, но и во всех ее сверстниках, хотя в каждом – в разной степени.
И все они, в меру своих сил, старались беречь это чудесное наследство.
7
Косте пришлось гораздо сложнее, чем Ане – при том, что у него были свои трудности и свои чудеса. Прежде всего, Костя совершил в городе тот же подвиг, что однажды в Дубравке. Девочка Катя закончила пять классов, но мальчик Костя первого сентября пошел не в шестой, а в седьмой класс. В новую школу, не в ту, в которой он когда-то начинал учиться. Остаток лета он не только завоевывал и укреплял свой авторитет среди окружающих мальчишек, но и очень много занимался.
Внешне, среди сверстников, он стал своим среди своих. А о том, что было у него внутри, никто и не подозревал.
Григорий по-прежнему помогал ему, хотя и не так плотно, как раньше. В этом не было нужды. Гораздо больше Косте помогало то, что теперь они все были вместе. Они трое стали одной семьей, хотя и жили то объединяясь, то на время разъединяясь, когда, например, Ирине Александровне и Григорию хотелось побыть только вдвоем, в городской квартире Григория. Ирина Александровна уже не терзалась мыслями об одиночестве и обособленности своего сына, а Костя только радовался, видя, как расцвела и похорошела его мама. Она любила и была любима, и как можно было не радоваться за нее?..
Они с мамой бережно хранили свою тайну, а Григорий никогда не задавал лишних вопросов. Он умел читать жизненные знаки не хуже Дмитрия Борисовича.
Но большинство других людей были не такими. Не такими.
И это очень огорчало Костю.
- Ну, и что у нас опять за проблемы?.. – спросила однажды Ирина Александровна, мягко обнимая его за плечи.
Костя, прижавшись к ней потеснее, ответил:
- Как-то все здесь не так…
- Не так?..
- Не так, как в Дубравке. Не так, как было у меня, когда… Как было у Кати…