Выбрать главу

Хома Митрич все предусмотрел! Даже маленький курятничек организовал прямо в вагоне, объясняя мамке:

– 

Ты,

Маня,

кур

живыми

вези.

Так

сохраннее

будет.

Ты

их

сюда

посади, да и бери по одной для бульонов там ваших. Ребёнку бульон

в дороге

лучше

всего

на

пользу.

Мамка благодарно кивала, прикидывая, что трех кур ей с за- пасом хватит. А остальных можно соседям раздать в благодарность за поддержку.

– 

Поедете, что те королевишна с прынцем! – убежденно говорил

плотник

Марийке.

Все

удобства

в

лучшем

виде.

Хлопчику

скучно

ж будет ехать взаперти. Пусть на колясочке сидит себе у дверей, да

любуется

видами,

как

в

кино

в

клубе.

Он же, Хома Митрич, сделал в вагонах специальные бурты для перевозки яблок: чтоб не подавились при движении состава.

– 

Поезд-то машина глупая, хоть и большая. Прет так, что павид-

лу привезешь в Ленинград, а не яблоки. А человек все продумать

должен

заранее:

он

не

машина,

с

него

потом

спросится!

Домашние дела разрешились как-то неожиданно легко. Только с козой Люськой и с Пиратом расставаться было затруднительно, но Мыкола Григорич заверил:

– 

Все,

Марийка,

будет

абге

махт!

Культурный человек всегда убедительней некультурного. Глебушка еще никогда ни с кем не расставался. С ним расстава-

лись. Сначала Гаврик, потом – папка. Казалось бы, какая разница: ты расстаешься, или с тобой расстаются? Оказалось, разница есть. Когда расстаются с тобой, ты уже ничего поделать не можешь. Такое расставание больное, но когда расстаешься ты – это ещё больнее. Ведь кажется, что в твоей власти не расставаться, изменить все к лучшему.

Глебушка это понял, когда настала пора уезжать на станцию. Они с мамкой побывали на кладбище – попрощались с папкой и с другими родными могилами. А там их – полсела. Мамка у каж- дой поплакала, у каждой что-то пошептала. Глебушка сидел возле папкиной могилы и не сводил с нее глаз. На холмике еще не успела вырасти трава, но искусственные цветы умудрились уже поблёк- нуть. Старательный паук устроил возле креста свою западню, и в него попалась несмышленая муха. Глебушка поднял с земли сухую веточку и освободил дурёху. Та, не поблагодарив, улетела.

С живыми прощаться было тоже нелегко. Пока Мыкола Гри- горич грузил на подводу пару самодельных чемоданов, клетку с курами да узелок с едой и Глебушку с его коляской, мамка обнялась с соседками и все они разом заплакали на разные голоса.

– 

Цыц вы, кляти бабы, – деликатно прервал прощание голова

сельсовета.

Не

на

фронт

провожаем.

Насплетничаетесь

еще.

Он

сам

сел

на

подводу

за

вожжи

и,

дернув

ими,

негромко

скомандывал:

– 

Но,

лыдащё!

Две молодые гнедые лошадки резво понесли подводу. С таким темпом до станции им было ходу не больше часа.

Последнее, что запомнил Глебушка, это тын родного двора, за которым возле будки бесновался невозмутимый обычно Пират. Он рвался с цепи, лаял и скулил одновременно. Но кони несли подводу быстро, и вскоре его не стало слышно.

На станции погрузка яблок уже была закончена. Загрузили яблоки одного сорта – семеренко. Они были яблоками позднего сорта и отличались стойкостью в перевозке и хранении. К тому же, они были хороши на вкус. В селе все знали: они и до весны могут в погребе пролежать, не испортятся. Да и мочёные они – тоже хороши, почти не уступают антоновке.

Когда подали паровоз, Глебушка пришёл в ужас. Он прежде никогда паровоз не видел. Его красные колёса и огромная труба, из которой рвался пар, заставили Глебушку вжаться в коляску и сидеть, не шелохнувшись.

– 

Что, страшно, брат? – рассмеялся Мыкола Григорич. – Запо-

минай, запоминай. Скоро паровозов не будет. Говорят, на железной

дороге уже во всю тепловозы пошли. Этот паровоз – один из по-

следних,

может

быть.

Мыкола Григорич, как взрослому, пожал Глебушке руку:

– 

Мамку береги! Ты у нее теперь – главный в жизни мужчина.

И хватит барином в коляске сидеть. Быстрее лечись! Чтоб в Мар-