повторил
Гаврик.
–
А
куда
входит
Украинская
советская
республика?!
–
повысила
почему-то
голос
Ганна
Герасимовна.
–
В
Советский
Союз,
конечно!
–
уверенно
сказал
Гаврик.
–
А
вот
и
не
так,
–
довольно
подскочила
на
стуле
учительница.
–
В
Союз
Советских
Социалистических
Республик!
А
он
куда
входит?
–
В планету Земля, – оторопело сказал
Гаврик.
–
Да ты и на тройку ничего не знаешь! Союз Советских Соци-
алистических Республик входит в Совет Экономической Взаимо-
помощи
и
в
Организацию
Варшавского
Договора,
вот
куда
входит!
И
еще
в
Организацию
Объединенных
Наций!
–
И в НАТО, кажется, – робко заметил учитель физкультуры, –
желая
как-то
сгладить
обострившуюся
ситуацию.
–
Этого
я
не
помню,
–
честно
призналась
Ганна
Герасимовна.
–
Но и так все понятно с тобой, Брэворош! И чтобы я больше тебя
возле своей хаты не видела! – вдруг добавила она и ударила кулаком
по
столу
так,
как
бил
ее
почтенный
супруг
молотом
по
наковальне.
В классе стало тихо. Было слышно, как в коридоре из крана бака с
питьевой водой капает в пустую кружку вода. Казалось, после удара
кулаком
Ганны
Герасимовны
она
закапала
еще
быстрее.
–
Может,
отпустим
хлопца?
–
нерешительно
спросил
директор
школы.
–
Ступай,
–
угрюмо
сказала
географичка.
Комиссия приступила к подведению итогов экзамена.
5.
Неизвестно, как велись переговоры за закрытыми дверями, но по географии Гаврику в аттестат зрелости поставили четверку. Трудно сказать, что повлияло на такое милосердное решение. Мо- жет, настойчивость директора, который при всей мягкости своего характера был человеком принципиальным и немного занудным. Может, орден учителя физкультуры и военного дела немного охла-
дил пыл Ганны Герасимовны. Не исключено, хотя и маловероятно, что смутное представление педагогов о взаимосвязи СССР и НАТО тоже сыграло какую-то роль. Но, скорее всего, школьное руковод- ство просто решило не терять единственного в школьном выпуске медалиста. Не золотая медаль, так пусть будет хоть серебряная, а то как-то неудобно: засмеют в районе, что не вырастили за год ни одного медалиста. А еще хуже – критиковать начнут. Ладно, если только на педагогической конференции, а то ведь и на районном партактиве могут. Им только дай повод.
Село Мартоноша было не совсем обычным украинским се- лом. Точнее, оно было совсем не украинским селом. Вернее, располагалось-то оно, конечно, на Украине, но селяне считали себя молдаванами. Или их все в округе считали таковыми.
Дело это было мутным. Про историю села больше всех знал бывший школьный учитель истории Пэтро Опонасович, но он уже год как ушел на повышение – стал парторгом в соседнем колхозе. Нового учителя истории найти было так сразу трудно, поэтому его обязанности пока выполнял учитель физкультуры. Он же по совместительству и учитель военного дела Иван Фи- липпович. Так и носился он по школе на одной ноге, припадая на свою деревяшку, разрываясь между историей, физкультурой и военным делом.
Старики рассказывали, что когда-то, задолго до революции, Мартоноша была военным поселением и называлась Восьмой Ротой. Мартоношей она тоже называлась, а почему – Бог его знает. Но с месяцем мартом название точно никак связано не было, поскольку по-украински март – не март вовсе, а березень. И ношей он никакой быть не мог: месяц, как известно, не носят, а проживают.
Разговаривали в Мартоноше, сколько себя помнили местные жители, на двух языках. В школе, на колхозном собрании – по- украински. На партийных собраниях – тем более. Но дома и так, в обиходе, в поле, или в коровнике-свинарнике-конюшне, на своем собственном. Вероятно, на молдавском. Правда, сомнения кое-ка- кие по поводу языка были. Пару лет назад золотой медалист Юра Воропай и его друг, тоже медалист, только серебряный, Гриша Матяш после школы поехали поступать в Молдавию, в Кишинёв, в Педагогический институт и провалились с треском. Точнее, даже не провалились, а просто не стали сдавать вступительные экзаме-
ны, потому что язык, на котором они пытались говорить с членами приемной комиссии, оказался вовсе не молдавским, а каким-то совершенно другим. Так и вернулись в родной колхоз. Потом вы- учились на зоотехников в районе. Там, слава Богу, преподавание велось на украинском языке, тоже практически родном. Но загадка своего «секретного» языка осталась. Никто по этому поводу особо не заморачивался: в колхозе и без того дел по горло. Тем более что на «молдавском» говорить никто не запрещал – говори, хоть обго- ворись, никому до этого дела нет.