Мы хотим, чтоб запретили Жить на свете смертной силе, Чтобы с атомным ядром Приходило счастье в дом.
Вы ж хотите запретить Всем его производить, Чтоб служил на свете атом
Только вашим хищным Штатам. Вашим Штатам,
Синдикатам, Да магнатам, Э-ге-гей!…
Ваши планы Все обманы,
Их не скроешь от людей!
После исполнения этой песни папка с Мыколой Григоричем пили за здоровье композитора Мурадели и поэта Михалкова, на- писавших «цю гарну писню».
Серебряная медаль Гаврика в семье была встречена спокойно. Ни радости, ни огорчения: получил и получил. Когда старший сын принес медаль домой, положив ее молча на стол, папка, тоже ничего не говоря, порылся в скрыне и вытащил из нее медаль с замызганной колодкой, на которой было написано «За боевые заслуги». Положив ее рядом с медалью сына, сказал:
–
До
пары,
–
и,
впервые
в
жизни
приобнял
Гаврика,
добавив:
–
Тоже
серебряная.
Медалька
–
она,
сына,
и
в
Африке
медалька.
6.
Гаврик через пару дней уехал в Одессу поступать в мореходное училище. Неожиданно вместе с ним уехала и Валька. Сказала, что будет поступать в Одесский педагогический институт на географи- ческий факультет. Похоже, селу Мартоноше светила перспектива перенасыщения школы учителями географии. Селяне злорадство- вали, утверждая, что Гаврик решил отомстить Ганне Герасимовне за четверку на выпускном экзамене, окончательно охмурив ее дочь. Но как было на самом деле, не знал никто.
Вскоре Гаврик прислал письмо, в котором сообщал, что в мо- реходку он не прошел по конкурсу, несмотря на медаль, и нанялся
простым матросом на торговый корабль, который вот-вот должен был отправиться по торговым делам аж в Америку! Правда, не в ту, которую так не терпели в селе, а в Южную Америку, где любили Ленина и какого-то Че Гивару.
Валька матери не писала, и все селяне дружно решили, что Гаврик ее все-таки напоследок обременил, и она не пишет от стыда. Ганна Герасимовна даже пыталась «качать права», придя к дому Брэворошей, но тихая мамка, глядя ей в глаза, вдруг пообещала спустить на нее пса Пирата, который, кимаря у своей будки, так и не узнал, что ему была уготована роль злой собаки.
Глебушка смотрел на происходившие события и мало что понимал. Его жизнь почти не изменилась, если не считать, что больше он не мог рассматривать спящего старшего брата. Папка по-прежнему каждый день уходил в колхозную контору и воз- вращался вечером пьяный. Мамка, придя с работы, занималась хозяйством. Глебушка целыми днями сидел в своей коляске воз- ле хаты и мечтал. Ему виделась его счастливая военная жизнь, полная подвигов и разрывов снарядов. Он мысленно всегда бежал впереди своих солдат, и его ноги были на удивление сильными и быстрыми.
Однажды, когда папка и мамка были на работе, к нему во двор ввалился пьяненький дед Илько. Он охватил мутным взором про- странство и, увидев Глебушку, удивленно спросил:
–
Ты
как
тут
оказался?
–
Мамка с папкой народили, – постарался дать исчерпывающий
ответ
Глебушка.
–
Народили?
–
удивился
дед
Илько,
словно
тайна
человеческого
рождения оставалась для него до сих пор недосягаемой. – А баба
Горпына
где?
–
У
себя
на
дворе,
наверно,
–
поразмыслив,
сказал
Глебушка.
–
У
себя?!
–
искренне
удивился
дед
Илько.
–
А
где
же
тогда
я?
–
У
нас
с
папкой
и
мамкой.
У
Брэворошей,
–
вспомнил
Глебушка
свою
фамилию.
–
Брэ-во-роош, – задумчиво протянул дед Илько. – Это тот
Брэворош,
который
колхозный
счетовод?
–
Да, –
подтвердил
Глебушка.
–
А
ты
тогда
кто?
–
Глебушка.
Просто
хлопчик.
Когда
вырасту,
буду
полковник.
–
Наверно,
лисапетными
войсками
командовать
будешь,
–
кив-
нул
дед
Илько
на
Глебкину
коляску.
–
Нет,
не
лисапетными.
Пушечными
войсками
буду.
Или
се-
кретными.
–
Лучше
секретными.
От
них
шуму
меньше.
А
то
утром
про-
снешься,
а в голове снаряды
рвутся, рвутся, рвутся…
–
А
вы,
дедушка,
в
войну
кем
были,
танкистом?
–
Не,