Выбрать главу

Его части больше не было — все самолеты, новенькие истребители И-16, остались на земле, ни один не поднялся, только командир — подполковник Сидоров дотянул до края ВПП и сгорел на взлете. А Зина приехала, она сошла с того самого поезда, на который тремя минутами позже сел Герасимов со своими спутниками. Она тоже погибла — вместе с летчиками, официантками столовой и красноармейцами БАО…[4]

— Кончай мечтать, — Фаломеев посмотрел на часы. — По всем приметам в десяти километрах отсюда… — он произнес название населенного пункта, — нам бы туда добраться засветло… Иначе попадем в комендантский час.

— Зачем нам город? — удивилась Тоня.

— Откуда вы знаете, что в десяти километрах? — с недоверием прищурился Герасимов. — Карты у нас нет…

— В город зачем? — повторил Фаломеев. — А затем, что нам к своим пробиваться надо, для этого документы нужны надежные, люди и еще кое-что…

— А драться с врагом? — удивился Герасимов.

— Нас ищут… Фельджандармы, абвер, СД и просто армия… Ищут и найдут; думаю, что рано, а не поздно…

— Такого мнения о нас?

— Такого мнения о них, и закончим дискуссию. Кстати, Герасимов, ты человек военный, а задаешь глупые вопросы. Карты нет, но ведь в окно ты смотрел, приметы местности у тебя в мозгу остались?

— Извините… — Герасимов пошел первым, Тоня и Фаломеев — за ним.

Смеркалось.

Вышли к строениям — кирпичным, в два этажа, ярко горел электрический свет, из открытых окон доносилось характерное шипение патефонной пластинки, обитатели переговаривались — громко, безбоязненно, кто-то заливисто смеялся. У входа стоял крытый грузовик, — прохаживались два солдата с автоматами.

— Весело им… — покривил губами Герасимов, кончик носа у него сморщился, глаза потемнели и провалились: — Возьмем в два ствола — и гранатами, а? — он с надеждой взглянул на Фаломеева, тот отрицательно покачал головой. — Почему? — не унимался Герасимов. — На нашей стороне внезапность!

— А на ихней — сила… Не валяй дурака.

Снова зашипела пластинка, высокий тенор запел по-немецки: «Алло, алло, алло, алло, я ищу одну женщину…» Взвизгнула игла, голос оборвался, послышался треск, возмущенный бас пророкотал: «Терпеть не могу педерастов! Он поет женским голосом!» — «Чего же ты хочешь?» — «Поставь русскую, вон, их здесь куча!» И сразу заиграл оркестр, это было тысячу раз слышанное танго:

Утомленное солнце Нежно с морем прощалось, В этот час ты призналась, Что нет любви…

Из дома выкатилось пятеро солдат в расстегнутых мундирах, следом — две женщины в туфлях на высоких каблуках, приникнув к солдатам, они начали танцевать. Тоня смотрела не отрывая глаз, ей вдруг стало совершенно все равно, что это немцы танцуют с двумя неразборчивыми дурами, а может, то были немки — какая разница, она слышала только знакомую мелодию…

И Фаломеев с Герасимовым тоже притихли, каждый, наверное, думал о своем.

Фаломеев вспоминал торжественный юбилейный вечер в декабре и вот это самое танго, которое распорядитель с шикарным синим бантом объявил «белым», после чего к Фаломееву подошла Люба из секретариата и с застенчивой улыбкой пригласила, а он, покрывшись пунцовыми пятнами, отказался, сославшись на неумение.

Он умел, только у колонны стояла бывшая жена и сверлила маленькими ненавистными глазками, словно давая понять: «Согласись, я мы посмотрим!» Разошлись два года назад, он устал от ее наглости, хамства и ненависти, работали вместе, в разных отделах, ей всегда казалось, что его ценят не по уму и отмечают не по заслугам. «И я, и многие работают не хуже, а ты просто любимчик, но — ничего, за всяких-разных вот-вот возьмутся…» Он не хотел, чтобы у Любы были неприятности, но как томительно, как грустно звучала мелодия, и сколько — вопреки этой грусти — было в ней надежды, я он пошел танцевать, наплевав на бывшую жену и последствия. Что ж, они не замедлили…

вернуться

4

Батальон аэродромного обслуживания.