— Вот здорово! — обрадовалась Тоня. — У нас два часа! — Она потащила его на набережную. — Тут жили Шереметевы, друзья Николая Второго, он часто бывал у них, а теперь здесь Союз писателей, — Тоня вела его за руку и говорила без остановки, — ограду Летнего сада построил Фельтен, англичане специально приезжали, чтобы только взглянуть на нее, это еще при Екатерине, здесь едва не убили Александра Второго, а в этот дом однажды вечерам пришел Пушкин…
— К декабристам?
— К жене австрийского посла. Его как раз не было дома.
— А… зачем?
— Утром муж вернулся, и Александр Сергеевич залез под диван. Потом его вывели через черный ход…
— Это ложь.
— Это правда. Они же любили друг друга.
— Она должна была честно сказать обо всем мужу! Трусиха…
— Чепуха какая… В любви страха нет.
— Все равно не верю. Это не совпадает с образом поэта!
— Ты чудак… Когда человек становится гением — он делается нераздельным, но неслиянным, понял?
Он смотрел на нее почти в ужасе: не то от растерянности, не то от обиды за Пушкина.
— Всякие… поступки, совершенные гением, нераздельны с ним, понял? Но с его творчеством — неслиянны. Дошло?
— Откуда ты такая… умная? — натужно спросил он.
— Больше читай, и ты тоже станешь умным, — она его тихонько ткнула пальцем в кончик носа. — Мой папа — простой тамбовский крестьянин от сохи, а знает наизусть Еврипида и Софокла, и вообще — зачем революция, если мы остаемся на уровне «дважды два»? Как ты сформулируешь сущность поэзии Александра Блока?
— Блок воспевал… — Он замолчал и покраснел, видно было, что вспомнить формулу школьного учебника ему трудно. — Упаднические настроения уходящих классов. Он хотел выразить…
— Это ты хочешь выразить и пока не можешь, запас слов мал, а Блок… — Она закрыла глаза и нараспев прочитала: — «Предчувствую тебя. Года проходят мимо, все в облике одном предчувствую тебя. Весь горизонт в огне и ясен нестерпимо, и молча жду, тоскуя и любя…» — она подняла на него глаза: — По-твоему, это упаднические настроения уходящих классов?
— Так говорил наш преподаватель, — смутился Вова.
— А он не говорил, что ты — панегирист татарских нравов и апостол невежества? Ты хочешь, чтобы я вышла за тебя замуж?
— Очень! — вырвалось у него.
— Тогда учись всерьез, а я буду принимать у тебя экзамены. Когда все сдашь — пойдем в загс. Чьи стихи?
— Я знаю, — перебил он, — мама часто их читала. Это написал муж Ахматовой, он тоже был поэтом. Мама никогда не называла его имени, но я видел фотографию: высокий, светловолосый человек с надменной улыбкой и мелкими чертами лица…