Петр молча обнял его жесткую курчавую голову, прижал к груди.
– Айдате песни петь, – негромко позвал из комнаты Дмитрий.
Это была его любимая отдушина – родные русские песни. Он пел, и Петр трепетно затихал в уголке. Песни были волшебством. Горько-сладкие, щемящие напевы и слова волшебно превращались в видение далекого родимого мира. А Каамо в эти минуты оказывался обычно рядом с Дмитрием. Он был очень музыкален, этот негритянский паренек, и, хотя плохо понимал слова, всей душой отдавался то буйно-быстрым, то протяжным напевам чужой, далекой страны…
Сейчас он поднял взгляд на Петра, улыбнулся смущенно и сказал:
– Вы оба два хорошие люди.
И вдруг вскочил, совсем по-русски воскликнул: «Айдате!» – и вприпляс пошел к Дмитрию.
Без стука, как добрый знакомый, вошел в дом Клаас Вейден. В старой потертой куртке, обвисающей на костлявых плечах, небритый, он бочком, неуверенно приблизился к столу и тихо произнес свою обычную, неизменно повторяющуюся в каждый визит фразу:
– Вот зашел навестить, скучно одному старику…
Вейден появлялся у них почти регулярно раза два в неделю, по вечерам, сообщал о том, что ему скучно одному, и сидел, даже не пытаясь завести разговор, время от времени отхлебывая из плоской фляжки крепкий доп. Петр поначалу тяготился этим: ведь надо было принимать гостя, оказывать ему внимание и как-то развлекать. Потом он понял, что это бесполезно и вовсе не нужно. Старик приходит из своей норы-хибарки просто посидеть и помолчать к людям, которые ему, по крайней мере, не противны.
Дядя Клаас, как звали его на руднике, был коренной бур. Когда-то он имел ферму, потом рудник, но там погибли в шахте два сына, он запил, опустился и бог его знает, чем кончил бы жизнь, если бы старый приятель Артур Бозе не дал ему работу и пристанище. Это Петру было известно не от Вейдена, сам о себе старик никогда ничего не рассказывал.
– Иди, Питер, читай свои книги, я посижу, – сказал дядя Клаас. Он прислушался к тихой непонятной песне: Дмитрий выводил «Лучинушку». – Скоро вы с ним расстанетесь.
– Как – расстанемся? Почему?
– Ты куда-то поедешь.
– Куда я поеду? Зачем?
– Не знаю, Питер, не знаю. Я маленький человек, просто слышал, что поедешь… куда-то. – Вейден неопределенно пошевелил пальцами над головой.
Петр внимательно посмотрел на него – старик был очень пьян.
И все-таки Клаас Вейден сказал правду…
Воскресное утро было ясное, чистое. Петр, сидя на крылечке, набивал патроны, Дмитрий чистил своего Гнедка. Из кухни доносился густой аромат жареного мяса – Каамо готовил завтрак.
– Какие трудолюбивые люди! – раздался вдруг голос Изабеллы; они и не слышали, как она появилась во дворе. – Наверное, опять собираетесь распугать всех антилоп в округе?
– И надеемся, что вы поможете нам в этом, – откликнулся Петр.
Дмитрий расплылся в улыбке.
– Сегодня – нет, – сказала Изабелла. – И вам, как я понимаю, придется отложить прогулку. – Она приняла шутливо-важную позу, руки уперла в бока. – Я прибыла к вам в качестве гонца от сиятельной персоны известного в здешних местах Артура Бозе и уполномочена передать официальное послание.
Изабелла протянула Петру клочок бумаги, на котором неровными, угловатыми каракулями было написано:
Питер и Дик прашу вас ни отказат от обедать ныньче в маем доме.
К сему А. Бозе.
Нада пагаварить о деле.
Обедать в доме Бозе им приходилось, но ни разу еще это не обставлялось столь церемонно.
– Как это понимать? – с растерянной улыбкой спросил Петр. – О каком деле речь?
Изабелла пожала плечами:
– Не знаю, Питер. – Глаза ее сделались лукавыми. – Может быть, отец хочет сообщить о том, что Якоб Мор просил моей руки, и посоветоваться с вами?
– А Якоб…
– Да, он сделал это вчера.
– Ты говоришь неправду, Белла? – выкрикнул Дмитрий.
Изабелла живо повернулась к нему:
– Что ты, Дик! Разве я могу взять такой грех на свою слабую душу? – В глазах ее по-прежнему плясали смешинки.
– Хочешь, я ему все кости переломаю? – совсем не шутливо сказал Дмитрий, комкая записку.
– О нет! Лишать отца лучшего надсмотрщика – это было бы жестоко, Дик. К тому же ведь еще неизвестно, какой ответ получит почтенный Якоб Мор… – Крутнувшись так, что юбка приподнялась колоколом, обнажив стройные загорелые ноги, Изабелла побежала к своему дому, крикнув: – Не опаздывайте!..
Они все же опоздали: Дмитрий не хотел идти, Петр еле уломал его.
В большой темноватой гостиной сидели хозяин и Якоб Мор. Бозе поднялся навстречу вошедшим:
– Я уж думал…
– Что вы! – с натянутой улыбкой возразил Петр. – После такого послания мы не могли не прийти.
Бозе ухмыльнулся в бороду:
– Значит, помогло. Специально написал, чтобы не отмахнулись от приглашения. Надо кое о чем поговорить.
Однако никакого особого разговора за обедом не произошло. Беседа вообще не вязалась, хотя Бозе, похоже, взволнованный чем-то, пытался расшевелить гостей потешными историями из своих охотничьих похождений.
Друзей сковывало присутствие неприятного для них человека. Якоб Мор всячески выказывал свое расположение Изабелле, старался ухаживать за ней, но та явно игнорировала его, изредка бросая смешливо-заговорщические взгляды на Дмитрия и Петра. Дмитрий угрюмо молчал. Ели вяло.
Подали кофе. Раскуривая трубку, Бозе сказал:
– Дочка, займись чем-нибудь, мы потолкуем о делах.
«Вот оно!» Петр обеспокоенно оглянулся на Дмитрия. Тот, ссутулившись, уставился в пол и, похоже, боялся шевельнуться.
– С господином Мором я уже советовался, – начал Бозе, – и рад, что мнения наши совпали. Последнее время дела на руднике, хвала богу, идут хорошо. – Бозе приветливо посмотрел на Петра. – Но я стреляная птица, и я не хочу быть в дураках. Один раз я уже чуть не вылетел в трубу из-за милейшего Сесиля Родса, когда он прибрал к рукам алмазные разработки. Чует мое сердце, на Витватерсранде скоро тоже что-то произойдет. У Родса длинные, загребущие руки, он силен, что-то больно уж нахальными становятся английские компании в Йоганнесбурге. – Бозе повернулся к Мору: – Вы извините, Якоб, надеюсь, эти слова не обижают вас.