Вышли мы в парк, идем по дорожке, а старик вслед кричит:
— Пондравится! Обязательно пондравится, вы не сумлевайтесь!
И все он знает, этот старый хрыч! И что сыночек я, и что мне понДравится, и что занимался я много! А может, мне уже не нДравится, может, сбежал бы я отсюда, куда глаза глядят, может, и не сыночек я вовсе, а неизвестно кто!
Пошли мы через парк, деревья большущие, чуть качаются под ветром, чуть шумят, листва густая — верхушки соединяются, тень по всему парку, солнце едва пробивается. И ни души вокруг, прямо жутко стало, будто на кладбище. Был я однажды на кладбище, с Людой к деду на могилу ходили — вот такая же там жуть, повеситься можно. Я потом ей сказал, чтоб она больше не звала, все равно не пойду. И вообще на кладбище никогда больше ходить не буду. А она как-то странно на меня посмотрела и спрашивает спокойно так:
— Ну, а я умру, тоже ходить не будешь?
Я подумал и сказал, что тоже не буду, пусть не обижается, пусть лучше не умирает. Она улыбнулась, погладила меня по голове, сказала «Ладно, постараюсь, иди играй!» Я потом весь вечер джаз гонял, еле настроение поправил.
И вот, как пошли мы по этому пустому парку, на меня такая же жуть напала, включил я Боба, он как зарычит на весь парк «Гуд дэй, Мэри, ай лав ю-ю-ю», аж деревья зашатались, сразу весело стало. Гляжу, окна в одном корпусе пооткрывались, головы стали высовываться. А, думаю, есть тут, значит, живые! А Николай Петрович положил мне руку на плечо и говорит:
— Нельзя, Валерий, дети спят, тихий час.
— А где они, ваши дети? — спрашиваю.
— Там, в корпусах, И доказывает в, ту сторону, где белые трехэтажные дома стоят под зелеными л крышами.
Так они уже не спят, говорю, Ч видите, повысовывались, им спать не хочется.
Не хочется, а надо, — говорит он, — режим. Им поправиться надо, понимаешь?
И смотрит на меня грустно.
— А куда мы идем? — спрашиваю.
Во-он туда, — он показал в дальний край парка, — видишь красный домик, кирпичный? Там мы живем.
— А там можно? — спрашиваю.
— Там можно, — говорит он, а сам смотрит на меня, будто заплачет сейчас.
— Ладно, — вздохнул я, — пускай спят, если им делать нечего.
И выключил Боба.
Пришли мы. На самом краю парка, там где ограда заканчивается, стоит в зарослях двухэтажный кирпичный домик. Первого этажа почти совсем не видно, закрывают его кусты — смородина, кажется, и еще какие-то другие, может, малина, не знаю. И деревца тут же растут фруктовые — вишни и яблони, а между ними дорожка, через нее белую деревянную дверь видно. Я думал мы к этой двери пойдем, а они вокруг дома обошли, там с другой стороны тоже дверь, только темно-коричневая, а за ней лестница деревянная — на второй этаж. Пошли мы по ней — Николай Петрович впереди, мы с Таней — за ним. Ступеньки какие-то узкие и высокие, с выступами. И надо же — я зацепился, чуть не грохнулся. Таня меня поддержать задумала, гитарой за перила задела, струны загудели.
Ну и лестница у вас, — говорю, — как в итальянском кино.
— Лестница, действительно, неудобная, — обернулся он, — зато наверху живем.
— А чего хорошего? — спрашиваю.
Чего хорошего? Поднимемся, увидишь. Под нами, на первом этаже, заместитель директора живет, так он проходу не дает: давай меняться.
— А вы?
А мы? Что мы ему, Таня?
А мы ему — фиг с маслом! — вдруг весело сказала она.
Они оба засмеялись.
Вот так, — сказал он, — хотя у него три комнаты, а у нас — две.
— Тоже три! — заявила она, взбираясь на последние ступени.
— Ну третья — это так, самоделка, — он стоял уже возле двери, отпирал ее ключом.
А у нас весь дом — самоделка! Мы его сами делали! — она гордо посмотрела на меня.
— Ну да?!
Таня правду сказала, мы своими руками раствор месили, эти кирпичи клали. Танечка еще маленькая была, так она в игрушечном ведерке цемент подносила… Ну, вот, пришли. Милости прошу к нашему шалашу.
Он распахнул дверь, пропустил меня вперед в квадратную прихожую, и я очутился среди книг — все четыре стены вокруг меня были сплошь заставлены книгами. И там, где двери, тоже все вокруг заставлено книгами.
Был я однажды у Люды в театре, в библиотеке. У них там своя библиотека, пьесы всякие, и еще другие книги про постановки, для работы, в общем. Все это — в одной небольшой комнате, и там вот так же все книгами заставлено, вроде сами стены из книг сделаны. Так то для работы, для репетиций, им там каждый раз чего-то требуется, а здесь ведь дом, квартира, люди живут. На кой черт им столько книг, да еще в прихожей! Напоказ, что ли? Вот, мол, какие мы умные, сколько читаем?!