— Прости меня, — сказал он и снова обнял её.
— За что? — еле слышно отозвалась Ира.
— Когда я увидел тебя там, в последнем трамвае… — Его голос дрогнул.
Ира хотела возразить, что трамвай в половине пятого был не последний, а скорее первый, но парень заговорил опять, и она совсем перестала понимать, о чём речь.
— Я не знал, что ради меня ты способна на такое. — Он провёл рукой по её голове, откидывая капюшон. — Я должен сказать тебе одну вещь. Поверь, я никогда этого не сделаю. Обещаю тебе. Там, в трамвае, я понял что-то очень важное. А теперь пойдём, я приведу тебя в порядок.
Он отвёл её в комнату, усадил на диван и помог снять кофту. И замер.
— Твои волосы. Ты сделала наращивание?
Ира покачала головой.
— У тебя длинные волосы, — сказал парень с металлической ноткой в голосе и опять провёл ладонью по её волосам, но на этот раз его прикосновение было жёстче.
Убедившись, что они настоящие, незнакомец отшатнулся.
— Ты не Ира? — глухо спросил он.
— Ира, — сказала она и вдруг поняла, что её с кем-то перепутали. Это не её он хотел спасти, а другую девушку с похожей внешностью. И объятия тоже предназначались не ей.
— Но не может же быть такого совпадения, — пробормотал он.
— Я другая Ира, — сказала она и из последних сил объяснила: — Я села не на тот автобус и заблудилась в вашем мире. Тут каждый раз всё по другому. Мне надо домой. И я очень хочу пить.
Пока она говорила, его зелёные глаза приобретали нехорошее выражение, и она поняла, что он никогда больше её не обнимет. С ним произошло незримое изменение, от него прямо-таки повеяло холодом, даже движения изменились — до сих пор они были быстрыми, точными и бесшумными, а теперь на него будто навалилась непомерная тяжесть.
Он принёс ей воды и держал стакан, пока она пила.
— Спасибо, — сказала она, напившись. — Извините, я бы сразу сказала, но вы меня назвали по имени… Мне уже лучше, я пойду. — Ира встала. — Спасибо большое.
Больше всего на свете она боялась показаться навязчивой.
Он поставил стакан на журнальный столик и отвёл глаза, а когда через мгновение снова посмотрел на Иру, в них не было уже ничего, кроме смертельной грусти, как тогда в трамвае.
— Идём в ванную, промоем твои раны, — устало сказал он и легонько подтолкнул её в спину. — Где тебя так?
— Я вчера упала в институте, — смущённо ответила Ира, — а утром сторож меня нашёл и спустил по лестнице. Тоже принял за кого-то другого.
В ванную не было двери, в проёме висела тяжёлая занавеска. Они остановились перед ней.
— Н-да. А на руке что?
— Укол.
— Укол? — Он аж подскочил. — От чего?
— Не знаю. Всем делали.
Он произнёс короткое слово, которое Ира предпочла не заметить. Она вкратце описала ему свои похождения в доме культуры, и у незнакомца отвисла челюсть. Он забыл, зачем они шли в ванную.
— То есть, ты мало что дала сделать себе укол, но даже не спросила, от чего?
— Но это же врачи, им виднее.
— И теперь я не знаю, какой тебе дать антидот. Врачи, как же, — он фыркнул. — Врачи в больнице сидят, чтоб ты знала. А это, скорее всего, жулики, которые специально разносят заразу.
— Но так не бывает! — запротестовала Ира. — Это были самые настоящие врачи. В халатах.
— Будем надеяться, что тебе повезло. Хотя кто знает, может, самое интересное ещё впереди. Доверчивое дитя, сколько тебе лет, пять?
— Двадцать два, — ответила Ира, и его лицо затуманилось.
Он перестал её распекать, вынул из шкафчика коробку с лекарствами и велел Ире выпить горсть мелких таблеток.
— Это должно связать любой яд, — пояснил он, — я же не знаю, что тебе вкололи. И опять ты даже не спросила, что я тебе дал!
— Но вы же не будете давать мне что-то плохое.
Он спрятал аптечку, достал с полки перекись, потом открыл оба крана.
— Сначала придётся промыть водой, — сказал он, поставил пузырёк и хотел уже решительно взяться за дело, но Ира заупрямилась.
— Я сама, — твёрдо сказала она. — Выйдите, пожалуйста.
— В обморок не загремишь?
— Не-а.
— Ну, гляди. Вот полотенце. И давай на ты, я же не церемонюсь…
Промыть следовало не только раны. Увидев себя в зеркале, Ира пришла в ужас — после гостеприимства этого мира она была как поросёнок. Получается, он на неё смотрел, на такую грязную? Тогда лучше утопиться — прямо сейчас. Пока она отмывалась, незнакомец пару раз выходил из квартиры, звенел ключами и говорил по телефону. Ира передвинула кран так, чтобы вода текла тихо, и прислушалась. Мама отругала бы её за любопытство, но Ира не могла себя перебороть.
— Все нужные документы в сейфе, — услышала она. — Ненужные я сожгу. Ты не забыл код? Я хочу, чтобы квартира досталась сестре. Да. Нет. Не звони мне больше. Через час я отрежу телефон.
Из подслушанного Ира сделала три вывода: во-первых, у него есть сестра, во-вторых он, несмотря на молодость, уже распоряжается недвижимостью, и в-третьих, надо позвонить маме, пока телефон ещё не отрезан. После водных процедур она полила свои ссадины перекисью и босиком прошлёпала в комнату.
Незнакомец быстро и аккуратно обмотал её руки и ноги бинтами.
— Можно позвонить?
— Валяй, — отозвался он и скрылся на кухне.
С замирающим сердцем Ира вернулась в прихожую и накрутила номер. «До чего же у них у всех тут древние телефоны», — нервно думала она в ожидании соединения. Но ничего не соединялось. Секунды шли, а в трубке даже не трещало. Ира набирала номер снова и снова, но не услышала ни сигнала, ни треска, ни механического голоса. Дома, наверное, ужас что сейчас творится.
Она осознала наивность попыток дозвониться из другого мира и прошла в комнату. Незнакомец возился на кухне. Кухню тоже отделяла от комнаты не дверь, а занавеска. Дверь, однако, имелась — открытая настежь и припёртая табуреткой.
Ира прилегла на диван. Обстановка показалась ей чересчур спартанской, словно здесь никто и не жил. Ни украшений на стенах, ни ковра на полу, только чёрный шкаф, похожий на гроб, диван, столик и кресло. Одно. Ира бы в такой комнате за неделю заработала депрессию. Порядок бы здесь навести! Обои наклеить, торшер поставить, люстру какую-нибудь хрустальную нацепить вместо этой безобразной лампочки на проводе… Ира одёрнула себя. Размечталась!
Незнакомца не было подозрительно долго. В какой-то момент из кухни понесло горелой бумагой, и почти сразу он вошёл с фаст-фудовским пакетом в руке.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил он. — Я принёс еду.
Он выставил на столик контейнеры и бутылку минералки. Содержимое контейнеров — жёлтенькое, красненькое и зелёненькое — скорее походило на набор цветных пуговиц, чем на съестное. Так вот какая она, пища из другого мира!
— Это съедобное? — изумилась Ира.
— Японской еды не видела?
— Бедные японцы, — сказала Ира. — Разве можно есть пуговицы?
Впервые за всё их знакомство он улыбнулся. Есть «это» было непросто, и он учил её брать одни непонятные штуки другими непонятными штуками, а она роняла и то, и другое и, смеясь над своей неловкостью, чувствовала, как возвращаются силы. Лихорадка спала — наверно, лекарство подействовало.
Глядя, как Ира воюет с палочками, незнакомец тоже не мог сдержать смех и немного оттаял, но ел только для виду, потому что Ира отказалась есть одна, и больше прикладывался к своей фляжке. Ирой овладело особое смущение, неведомое ранее: ведь недавно из этой же фляжки пила и она, а поскольку пить из одной посуды подобно поцелую, значит, она с ним поцеловалась? Лучше об этом не думать, а то она не сможет смотреть ему в глаза.