Необходимой частью православного ответа на этот аспект вопроса о странном мире Библии стало учение о таинствах. Эсхатологические обещания и молитва, которыми завершается Новый Завет: «Свидетельствующий сие говорит: аЕй, гряду скоро!” Аминь. Ей, гряди, Господи Иисусе!» (Откр. 22:20) — уже во II веке, а может быть, еще раньше переносятся в евхаристическую литургию, подчеркивая, что Христос приходит на каждую евхаристическую службу Именно в этом постоянном и неотступном присутствии верующие находят осуществление обещания Иисуса — «Не оставлю вас сиротами; приду к вам» (Ин. 14:18) — по большим соборам и глухим деревенькам, всегда в предстоянии великому и последнему Дню Господнему, но и теперь ничуть не «осиротевшие», ибо, как обещает другое высказывание, которое тоже толкуется литургически, «где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них» (Мф. 18:20).
Тесно связана с ожиданием конца еще одна черта библейского образа жизни, быть может, еще более «странная», однако не «новая» — ее аскетизм. По крайней мере отчасти подразумевая «времена тяжкие» (2 Тим. 3:1) и то, что «проходит образ мира сего» (1 Кор. 7:31), Павел советует: «выдающий замуж свою девицу поступает хорошо, а не выдающий поступает лучше» (1 Кор. 3:8). Что бы ни означали загадочные слова Иисуса о «скопцах, которые сделали сами себя скопцами для Царства Небесного» (Мф. 19:12), — а было множество людей в разные периоды христианской истории, которые исполняли их ужасающе буквально, — эти слова, как и приведенные слова Павла, во всяком случае, отдают предпочтение безбрачным и девствующим. То же самое можно сказать и о словах Откровения относительно «ста сорока четырех тысяч, искупленных от земли…, которые не осквернились с женами, ибо они девственники» (Откр. 14:3–4). Если аскетизм иногда отвергают как новозаветное отклонение от возможно более здорового образа жизни, заповеданного Танахом, стоит вспомнить, что один из величайших героев Танаха, могучий Самсон, изображен как «назорей» (Суд. 13:5), последователь «обетов назорейства» (Чис. 6:1-21) — аскетизма, установленного Торой, запрещавшего употреблять виноград в любом виде и стричь волосы.
«Назорейство» соответствует и позднейшему христианскому подходу к аскетизму как к явлению институциональному. Соответственно общей максиме самоотречения: «если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною» (Мф. 16:24), более экстремальные требования аскетизма становились кодексом поведения «профессионалов», монахинь и монахов, которые связывали себя обетами наподобие назорейских, но еще гораздо более строгими, избирая жизнь в бедности, безбрачии и послушании. В течение большей части истории христианства и даже сегодня обычные верующие жили и живут, осознавая, что некоторые из их сестер и братьев посвятили себя жизни в чистоте и молитве. Даже если я сам слишком занят необходимыми делами, чтобы улучить время для «молитвы и поста» (Мф. 17:21), существуют эти атлеты аскетизма, которые впрямь живут так, как будто библейская заповедь «молиться непрестанно» (1 Фес. 5:17) означает именно то, о чем говорит. И все же, систематизируя аскетический образ жизни в уставах и практике монашества, Церковь в то же время не забывала и библейское определение брака как тайны (Еф. 5:32), если под «тайной» понимать «таинство», и потому учила, что вся жизнь мужчины с женщиной в браке является одним из семи таинств Церкви — в том смысле, в каком монашеская жизнь им не является.
«Совершенно иной» Бог
В наивысшей степени (вполне буквально или более, чем буквально: в наивысшей степени) Библия — это странный новый мир потому, что она ставит нас лицом к лицу с Богом, Который говорит, но Который даже в самом акте самооткровения пребывает совершенно Иным: