Правители любят лесть, и ложь подобострастия Пата была принята мычанием одобрения президента. Брен засуетился, забегал по кабинету, будто что-то искал. Халат его неприлично распахивался, но он этого не замечал. Потом он подскочил к креслу и крикнул Юрию, приказывая:
— Вставай на стул и читай! Только громче читай! — И он открыл окно, чтобы было слышно и на улице.
Юрий встал на кресло и прочитал свою оду с завыванием, размахиванием руками, как и положено читать поэту при дворе.
Когда Юрий закончил чтение, Брен громко зааплодировал, снова суетливо забегал и, успокоившись, сказал:
— Я теперь тебя отсюда никуда не отпущу! Все пусть уходят, а ты останешься возле меня! Ты будешь утром и вечером читать мне эту оду и сочинять поэму о моем самом лучшем правлении. Мне осталось править два дня, и за эти дни ты должен сочинить всю поэму до самой точки! Ты будешь жить рядом со мной!
Увидев, что Юрий помрачнел и побледнел сразу от такого предложения, да и друзья были в состоянии шока, Брен надавил на кнопку вызова. Мгновенно вошли два амбального вида охранника с двумя, туго набитыми мешками. По знаку Брена они развязали мешки и высыпали из них под ноги Юрия целую гору пачек нью-долларов.
— Вот! Это все тебе! — произнес Брен, с важностью показывая на ничего не стоящие деньги. — Ты теперь — миллионер! Это тебе за оду! За поэму о моем необыкновенном президентстве ты получишь больше! Миллионер! — Брен в возбуждении похлопал по плечу поэта. — Все! Если хочешь, деньги тебе сейчас же отнесут домой! Потом ты их спрячешь! Я тебя оставлю, а друзья пусть уходят!
Ситуация получалась критической. Она никак не устраивала друзей. Возражать Брену было рискованно. Коварство так и перло из него. Несмотря на примитивность повадок, в нем чувствовался хищник.
Выход из создавшегося положения неожиданно нашел философ. Георгий вышел вперед, поклонился Брену и, стараясь, чтобы слова звучали мудро, убедительно и подобострастно, он заговорил с восточной учтивостью:
— О великий президент Брен! У вас действительно доброе и мудрое сердце… Выслушайте, умоляю вас…
Брен внимательно глянул на Георгия. В его взгляде мелькнуло что-то злорадное вроде: «давай, давай, заливай! Я выслушаю, но будет по-моему»…
— Говори, да поскорее, — недовольно подтолкнул он Георгия. — Если ты хочешь сказать, что вам будет скучно без друга, то я вам пришлю пару чудных девочек и хорошего вина. Так?
— Нет! — возразил Георгий. — Мы не о себе! Мы о вашем предложении — как лучше написать поэму! Дело в том, что мы, — он указал на Ореста и себя, — все трое — соавторы!
— Как! — не понял Брен.
— Соавторы — значит, сочиняем все вместе, втроем. Эту оду, которую сейчас читал Юрий, мы сочиняли втроем. Без нас он ничего не напишет. Не получится у него!
— Это верно? — Брен посмотрел на Юрия.
— Верно, — подтвердил Юрий. — Без них мне ничего не создать. Пробовал я один — ничего не получается! Надо втроем…
Как опытный плут и мошенник, Брен сразу уловил в словах Юрия скрытую ложь, но опровергать ее не мог.
— Не врете? — С лукавой хитринкой он посмотрел на друзей, но те выдержали испытывающий взгляд.
— Нет.
— Что-то мне не верится, — и Брен вопросительно глянул на клерков, ища у них поддержки.
И тут Массимо или, не выдержав плутовского взгляда Брена, или ему захотелось выслужиться перед правителем, громко прогнусавил:
— Они врут!
— Врут? Мне! — Атмосфера в кабинете сразу стала грозовой. — Ты уверен, Массимо, что они врут?
— Этот, — он указал на Юрия, — при нас сочинял один. И вчера он сочинял один, без ихней помощи.
Друзья растерянно молчали.
— Ай, ай! — сокрушенно покачал головой Брен. В его глазах сверкал зловещий огонек. — Значит, решили мне врать, думаете, что я не узнаю…
Известно: каждый лгун и мошенник при власти, который беззастенчиво врет направо и налево, страшно не выносит, когда лгут ему, и никогда не прощает лжи другим.
Как лавочник, поймавший вора в собственной лавке, президент Брен с угрожающим видом двинулся на Георгия:
— За вранье я сейчас тебя накажу! Чтобы другим не повадно было!
Неизвестно, во что бы вылилось наказание разгневанного Брена, но беду от друга своего отвела находчивая фантазия поэта. Он смело шагнул и встал между философом и президентом.