Четырежды отправлялись мы к Гробу Господню — мы, отцы этих детей. Благочестивые искали утешения, алчные жаждали сказочных сокровищ неверных. Бароны стремились к обладанию новыми землями и новыми рабами-крестьянами, крестьяне бежали от неволи и тягот, а преступники — от палача. И когда поток мужчин иссяк, тогда погнали в поход детей.
Я почувствовал, что сползаю с седла от смертельной усталости. Взглянул на Ладу. Она смотрела вниз, не веря глазам своим, как человек, что спит и видит. Подумалось мне: «Каким было бы лицо Доминиканца, увидь он это шествие? Может, сияло бы торжеством. А может, и он опустил бы голову…»
Я сказал Ладе:
— Этот поток нам не перейти. Придется ждать или ехать в обход. Шествие это бесконечно, как глупость человеческая.
В это время вереница всадников стала пробираться сквозь неплотные ряды детей. Наклоняясь с седел они что-то говорили монахам и устремлялись вперед, где, вероятно, находилась голова «змеи».
Заночевали мы в лесу, в неглубокой пещере — скорее даже, под скальным навесом. Утром я вдруг почуял запах дыма. Поднялся и услыхал далекий шум. Мимо пещеры пробежало стадо кабанов. Высоко в скалах тревожно заверещали птицы. Я сказал Ладе:
— Охота. Подожди меня тут.
Она села в своей постели из листвы и привычным движением убрала волосы. Выглядела Лада так, будто и не смыкала глаз.
Я пошел через лес. Шум усиливался. Он как бы надвигался на меня и слышался повсюду: и справа и слева. Обескураженный, я подумал, было, что вокруг тысячи гончих псов. Закрыл глаза, ослепленный своей догадкой. Дети. Монахи. Всадники. Добычей была Священная книга. Нужно было бежать, чтобы увести охотников от Лады.
И я побежал. Выбежал на широкую поляну. И увидел, как выходят они навстречу мне из леса — дети, дети, одни дети. Внезапно чей-то крик заставил меня взглянуть вверх. Взобравшийся на дерево парнишка лет десяти орал во все горло:
— Еретик! Еретик!
Я обернулся, и тогда преследователи набросились на меня. Какой-то ребенок бросился мне в ноги. Я упал. В мгновение ока на меня навалилась куча детских тел. Десятки рук пытались добраться мне до горла, рвали мои волосы, царапали лицо. Разорвали мою одежду. Я боролся отчаянно и очень неловко. Не мог ни вынуть меча из ножен, ни замахнуться рогатиной. Не мог я бить и убивать детей. Тут почувствовал я, что они вырывают рогатину из моих рук…
И внезапно остался один, распростертый на изрытой десятками ног земле. Какой-то юнец победоносно вскидывал мою рогатину к небу. Дети вопили:
— Проклятая Книга!
— Железный посох!
— Копье еретика!
— Дай сюда!
Никто не обращал на меня внимания. Как пенистая морская волна, дети отхлынули к лесу. Над головами их вспыхивали на солнце взлетавшие вверх шапки, торбы и палки, как над волнами взлетают брызги и пена.
Так просто, будто во сне, потерял я Священную книгу.
Потом — потом мы стояли перед сожженным домом альбигойцев, что приняли нас в ту страшную ночь. Альбигойцев, что сняли перед нами свои маски. Мне не хотелось вспоминать о той ночи. Теперь здесь светило солнце, развалины были омыты дождем. Кое-где уже пробивалась зеленая трава. Поистине, пепелище — благодатная почва для живого, для травы…
Наконец Лада проговорила:
— Идем. Мы стали их проклятьем.
И, будто услышав свой голос, сама удивилась, что может говорить. Ведь она все время молчала. Теперь вот спросила:
— Зачем умерли Ясен и Влад?
Я молчал. Она продолжила:
— Зачем ты пришел сюда? На что надеешься?
Я сказал ей:
— На мертвых.
Где-то тут неподалеку должны были захоронить жертв той адской ночи. И кто-то ведь должен был приходить на их могилы.
Я оказался прав. Мне удалось найти альбигойское кладбище — скрытое в чащобе, подальше от глаз Святой церкви. Крестов, само собой, не было — только огромные камни. Саркофаги, лежавшие прямо на поросшей травою земле. Новые жертвы были захоронены рядом с ними — обтесывать новые памятники было некому.
Мы пришли туда в полдень и стояли в молчании перед этими камнями. Внезапно и я окаменел, мне словно явился призрак.
Поваленный наземь, лежал гранитный памятник, на повернутой к нам стороне его еще чернела земля. В камне была выдолблена фигура человека, одного роста со мной, правая рука с растопыренными пальцами поднята над головой. И там — между рукой и лицом его ослепительно сверкал золотой диск. То было солнце. На камень сел голубь и окунул свой клюв в его золото. Он пил воду — мастер-ваятель выдолбил в камне углубление для солнечного диска, и дожди наполнили его чистой, прозрачной водой.