Я шел и шел. Уже смеркалось. Облака неслись надо мной, возле меня, подо мной. Потом стало тихо. Пошел снег, колючий, накрепко прилипавший к лицу. В одной руке я сжимал рогатину, другой пытался проделать отверстия для глаз, ибо лицо мое постепенно превратилось в белую маску. Я почувствовал, что засыпаю.
И тогда налетел вихрь. Я стал задыхаться, рухнул на колени, не понимая, где я. Предо мной пролетели странные тени. То были не птицы — дикие козы. Я пополз вправо, откуда этот вихрь пригнал их.
Под нависшей скалой чернела земля. Я нашел козье кладбище. Бросился навзничь, и — о, чудо! — ладонями и грудью своей ощутил тепло. Голая скала была усыпана козьим навозом, темными теплыми катышками. Они дымились, они еще хранили тепло жизни.
Я распахнул на себе одежду и прижался к ним голой грудью. Тепло, блаженство… Вспомнил вдруг прикосновение золота и рубинов к моей груди. И услыхал слова Доминиканца:
— Мы выбрали тебя, оттого что ты алчен.
Господи Боже, я молился о том, чтобы прижать к груди своей золото — холодное золото, вбиравшее в себя мое тепло. А следовало молиться об этих горстях теплого пепла, оставленного огнем живых существ. Судьба швырнула мне рубины, залитые кровью, чтобы сказать: «Смотри и помни — даже единую каплю крови не оплатишь горстями драгоценных каменьев».
На следующее утро я встал и снова отправился в путь.
И увидел далеко впереди — белые на темно-синем небе — три тени. Они показались мне тремя ангелами. Сердце мое возликовало, я хотел, было, крикнуть: «Братья!», но крик замер у меня на устах: монахи, верно, отыскали дорогу и вышли мне наперерез… Я огляделся — не было поблизости ни пропасти, ни рокочущей воды, ни ледника — чтобы бросить туда Священную книгу.
И я пошел навстречу белым ангелам. То были люди, их темные тени лежали на белом снегу. Когда я подошел к ним, голова моя закружилась, я упал на колени. Стоял ослепленный, с закрытыми глазами. И услышал над собой голос — человек говорил на моем родном языке:
— Ты несешь Священную книгу?
Я только кивнул.
Тогда они все трое опустились передо мной на колени. Я открыл глаза — у них были словно вырубленные из куска дерева мужественные лица горцев и святых. Они отвели руку мою, вцепившуюся в рогатину, и, один за другим, поцеловали ее. Мне показалось, что губы их в этот миг примерзают к обледенелой броне Священной книги. Затем один из них раскрыл белые свои одежды, как мать распахивает рубаху, дабы накормить младенца своего. На груди монаха был спрятан пузатый мех из белой кожи — он держал его за пазухой, чтобы не остудить. Я прижался губами к горлу этого меха и стал медленно пить. Я пил материнское молоко. Почувствовал, что сердце мое, руки и ноги оттаивают.
И заснул.
Проснулся я у костра — как в ту невероятную ночь с Ладой, возле нашего костра. Как и тогда, я сидел, прислонившись спиной к теплой скале, в такой же полудреме. Но теперь сквозь огонь на меня смотрели три странных, мужественных лица. Вдруг один из монахов заговорил — я не мог разглядеть, чьи губы шевелятся, но голос явно принадлежал старику. Он сказал:
— Мы из чумной деревни.
Я ничего не почувствовал, не испугался — я спал. Старик добавил:
— Женщина по имени Лада пришла в нашу проклятую деревню и сказала нам, что Ангел Господень несет Священную книгу братьев-богомилов через наши горы. И еще сказала, что Ангел этот поцеловал уста ее, передав ей животворное слово Иоанна, побратима нашего Спасителя. И стала говорить нам, как живая Книга.
Я нашел в себе силы спросить:
— Как же вы понимали ее?
Старик продолжал:
— У нас в деревне живет учитель богомилов, он пришел из тех краев, где родилась наша правда. И он сказал женщине: «Дочь моя», а она назвала его: «Отец мой». И он возрадовался, что слышит имя Божье на родном языке.
Я спросил:
— Почему вы не велели ей уйти? Почему оставили у себя, на погибель?
Старик ответил:
— Она сказала нам: «Бог услышал молитвы ваши и послал вам слово Свое. Я ни о чем не жалею. Может статься, слово Его прогонит чуму…»
Я услышал, что смеюсь. Смеялся так же, как плакал тогда в ночи, рядом с Ладой — обреченно и неумело.
Старик продолжал:
— Она сняла платок с головы своей и люди распустили его — нитку за ниткой — и завязали нити эти на шеях и запястьях своих. Матери приносили и приводили детей, дабы она коснулась их. Старики целовали ее руки. Она говорила детям: «дочка» и «сынок», а старикам — «мама» и «отец»… И мы почувствовали, как благодать Божья нисходит на наши головы. И долго, очень долго еще произносила она Божественные слова…