- Губернатора тоже застрелили, как и тех двоих в Корзинкино.
- Не эти же? Сопляки. Там работали серьезные люди, следов не оставили, да и оружие другое.
- А все равно, откуда у Петрищева пистолет-пулемет? Дача с двойным подвалом.
- Невыход на работу не дает основания для ордера на производство обыска. Петрищев не простой человек.
- Зато, если удастся зацепиться и раскрутить дело...
- Можно взлететь, а можно и залететь. Дело опасное. Серьезные люди могут вмешаться.
- Не спорю, дело может оказаться перспективным, но риск...
- Вот именно. Проще вовремя дела в суд сдавать на радость начальству.
- В этом случае получается, что Ривьера защищался.
- Я тебя умоляю, не надо сантиментов. Не сейчас, так через год все равно окажется на каторге.
- А этот вундеркинд?
- Быдло. Да и племянник Петрищева не лучше. Надо избавлять мир от плесени.
- Этот сам сдался.
- Кстати, это странно. Не находишь?
- Нахожу. На идиота не похож. Долго еще будет валяться? За водой послать?
- Подожди, кажется, очнулся.
Ромку подняли и посадили снова на табурет.
- Правду говори.
- Дяденьки, я не вру.
Ромка получил оплеуху и снова полетел на пол. Еще несколько сильных ударов сапогом по пояснице.
- Подумай, щенок. Не признаешься, займемся всерьез. Зурабов!
В открывшейся двери возникла фигура конвоира.
- В камеру!
- Слушаюсь, господин поручик!
Сам Ромка идти не мог, поэтому охраннику пришлось, обхватив его за талию, помочь доковылять до камеры. А там Зурабов просто швырнул его на пол. Ромка попытался встать, но не смог. А ведь надо, ему ужасно захотелось сходить по малой нужде. Как бы не обмочиться, вот позорище будет.
Пацаны подхватили его за руки и помогли пристроить на нижней кровати.
- Мне бы помочиться.
- Пошли, - и они его подтащили к параше.
Ромка напрягся, но ничего, кроме боли, не было. А ведь очень хотелось!
- Долго ты там? - недовольно спросил Игорь.
- Подождите, не могу.
Наконец удалось добиться требуемого, но одновременно жуткая боль ударила Ромку по пояснице.
- Ого, он кровью ссыт! - воскликнул кто-то.
Ромке было не до того, кто и что там говорит. Он смотрел и тихо ужасался - он мочился кровью.
- Почки отбили, - тихо прошепелявил Сережа.
- На каторге быстро загнешься, - посочувствовал Игорь, помогая Ромке дойти до кровати.
Остаток дня он пролежал, почти не двигаясь. Это что же, он калека? Теперь будет ходить по стеночке? А почки, он слышал, еще и отрезают. Как тогда жить? И в суд его не повезут, раз ходить не может, то все заочно сделают. И Артуро не выручил, и сам загибается.
Даже тарелку перловой каши, притащенную парнями с кормушки, открывшейся на раздачу ужина, он есть не стал. Зачем? Теперь уже все. С ним все.
С этими мыслями он и заснул, точнее, задремал, постоянно просыпаясь то от снившихся кошмаров, то от усиливавшейся боли в пояснице. Окончательно проснулся Ромка на рассвете, опять страшно тянуло сходить по маленькому. Кстати, а почему он здесь? Это же кровать Игоря. А, вон он где. На второй полке. Спасибо, ему бы наверх не забраться даже с чужой помощью, а уж одному вниз спуститься...
Ромка с трудом опустил ноги на пол и, шатаясь, стараясь не упасть, пошел к параше. Опять долго стоял, боясь увидеть кровавую мочу. Вновь стало очень больно. Зато оказалось, что моча явно посветлела. Ему лучше стало? Правильно, если после адаптации, связанной с переходом через окно в новый мир, всевозможные болячки быстрее заживают, то и с отбитыми почками организм пытается справиться. Может быть, калекой не останется?
А обратно до кровати он шел уже легче. Потому что помочился? Или ноги размял? То, что организм пошел на поправку, он догадался еще и потому, что очень захотелось есть. Тарелку холодной и противной гороховой каши на завтрак он умял раньше всех. Точно, на поправку идет!
К обеду Ромка понемногу вставал, боль заметно стихла. И моча уже не красноватая, а только мутная. И если бы не мысль об обещанном новом допросе с битьем, настроение было бы вообще приподнятым. И когда снова открылась дверь, и хриплый голос потребовал его на выход, внутри Ромки сразу все сжалось, а ноги стали ватными. Он так и пошел, ковыляя на негнущихся ногах. Его провожали три пары сочувственных глаз.
Снова комната для допроса и те два холеных жандарма. Довольные, сытные. У них все хорошо. А допрос почему-то не начинают.
- Ну, скажи-ка нам, почему ты сам сдался? Что-то мы не понимаем. В тюрьму захотел?
Ромкино сердце забилось громко и учащенно. Неужели догадались? Или это просто совпадение?
- Захочешь в вашу тюрьму. Всю ночь кровью ссал.
Жандармы заухмылялись.
- Правду надо было говорить.