Зло приближалось. Мне оставалось лишь гадать, чью личину оно наденет на этот раз.
Вдоль улицы росли старые терминалии. Их корни местами пробили бетонный тротуар и вылезли на поверхность.
Воздух застыл, на деревьях не колыхалось ни листочка. Утро замерло, наверное, так же замрет утро Судного дня за мгновение до того, как разверзнутся небеса.
Как и дом миссис Санчес, остальные дома на этой улице построили в викторианском стиле. Когда поселенцы основывали Пико Мундо в 1900 году, большинство их составляли иммигранты с Восточного побережья, а они предпочитали архитектуру, которая куда больше подходила к тем далеким, холодным и сырым берегам.
Люди неспособны выбрать багаж, с которым следует отправляться в путешествие. Какими бы ни были наши намерения, в результате окажется, что мы взяли с собой один или два чемодана темноты и несчастий.
И хотя единственным движущимся существом был парящий в небесах ястреб, мелькающий средь ветвей терминалии, охотников в это утро было двое: он и я.
Пенни Каллисто почувствовала мой страх. Сжала мою правую руку своей левой.
Ее доброта вызвала во мне чувство благодарности. Рука крепко сжимала мою, и совсем не холодная. Я черпал мужество из ее сильной души.
Поскольку автомобиль ехал на нейтралке со скоростью несколько миль в час, я ничего не слышал, пока он не выкатился из-за угла. А узнав автомобиль, ощутил грусть, ничуть не меньшую, чем страх.
Этот «Понтиак Файерберд», полуспортивный двухместный автомобиль модели 1968 года, восстановили старательно, с любовью. Двухдверный, цвета полуночного синего неба кабриолет, казалось, плыл над мостовой, не касаясь ее колесами, мерцая, как мираж, в утренней жаре. Ехал он против движения, все равно других автомобилей на улице не было. Водитель хотел находиться ближе к домам.
В средней школе мы с Харло Ландерсоном учились в одном классе. Первые два года нашей совместной учебы Харло восстанавливал автомобиль буквально с нуля, пока он не стал точь-в-точь таким же, как и осенью 1968 года, когда его впервые выставили в автосалоне.
Замкнутый, застенчивый, Харло восстанавливал «Файерберд» не для того, чтобы превратить его в магнит для девушек, и не для того, чтобы те, кто считал его никчемностью, вдруг осознали, что он — клевый парень. Социальное честолюбие у него отсутствовало напрочь. Он не питал иллюзий, что ему удастся выкарабкаться с нижних уровней иерархической пирамиды средней школы.
С восьмицилиндровым двигателем мощностью в 335 лошадиных сил «Файерберд» мог за восемь секунд разгоняться до шестидесяти миль в час. Однако Харло не был уличным гонщиком. Не получал удовольствия от рывков на светофорах.
Он вложил в «Файерберд» массу времени, усилий и денег, потому что его восхищали как дизайн, так и конструктивные особенности автомобиля. Трудился по велению сердца, работа эта стала для него чистой, всепоглощающей страстью.
Я иногда думал, что «Понтиак» занял столь большое место в жизни Харло, потому что не нашлось человека, которому он смог бы отдать любовь, доставшуюся машине. Его мать умерла, когда ему исполнилось шесть. Отец был злобным пьяницей.
Автомобиль не может вернуть любовь, которую получает от человека. Но, если тебе одиноко, возможно, блеск хрома, глянец краски, урчание двигателя могут быть истолкованы как проявление теплых чувств.
Харло и я не были близкими друзьями, но приятельствовали. Мне нравился этот парень. Тихий, спокойный, и я полагал, что такое спокойствие куда лучше, чем бравада и кулаки, с помощью которых многие завоевывали в средней школе место под солнцем.
Пенни Каллисто по-прежнему стояла рядом со мной, когда я поднял левую руку и помахал Харло.
Окончив среднюю школу, он много работал. С девяти до пяти разгружал грузовики в «Супер фуд», а потом переносил товары из кладовой на полки.
А до этого, с четырех утра, развозил сотни газет по домам тех, кто жил в восточной части Пико Мундо. Раз в неделю оставлял у каждого дома пластиковый пакет с рекламными проспектами и дисконтными купонами.
В это утро он развозил только газеты, бросал их резким движением кисти, словно бумеранги. Аккуратно сложенные и упакованные в пакет вторничные номера «Маравилья каунти таймс» рассекали воздух и приземлялись или на крыльцо, или на ведущую к нему дорожку, в зависимости от того, где подписчик желал ее найти.
Харло обслуживал противоположную сторону улицы. Когда поравнялся со мной, нажал на педаль тормоза, остановив «Понтиак».
Пенни и я пересекли улицу. Подошли к автомобилю со стороны пассажирского сиденья.
— Доброе утро, Одд, — поздоровался Харло. — Как ты себя чувствуешь в этот прекрасный день?
— Не очень, — ответил я. — Я печален. Сбит с толку.
Он нахмурился, на лице его читалась озабоченность.
— Что-то не так. Я могу что-нибудь сделать?
— Ты уже кое-что сделал.
Отпустив руку Пенни, я перегнулся через пассажирское сиденье, заглушил двигатель, вытащил ключ из замка зажигания.
Харло попытался выхватить ключи из моей руки, но промахнулся.
— Эй, Одд, мне не до шуток. Времени, знаешь ли, в обрез.
Я никогда не слышал голоса Пенни, но на молчаливом языке души она, должно быть, заговорила со мной в этот момент.
И я передал Харло Ландерсону самую суть того, что открыла мне девочка.
— У тебя в кармане ее кровь.
У невинного человека эти слова вызвали бы изумление. Харло же вытаращился на меня, и его совиные глаза наполнил страх.
— В ту ночь ты взял с собой три маленьких квадратика белого фетра.
Сжимая одной рукой руль, Харло отвернулся от меня к ветровому стеклу, словно хотел усилием воли сдвинуть «Понтиак» с места.
— Попользовавшись девочкой, ты собрал квадратиками фетра часть ее девственной крови.
Харло затрясло. Он покраснел, возможно, от стыда. От душевной боли я осип.
— Они высохли и стали твердыми, темными и хрупкими, как крекер.
Теперь по телу Харло прокатывались судороги.
— Один квадратик ты постоянно носишь с собой, — мой голос дрожал от эмоций. — Тебе нравится нюхать его. Господи, Харло, иногда ты зажимаешь его зубами. И откусываешь кусочек.
Он распахнул водительскую дверцу и выскочил из машины.
Я — не слуга закона. Не хранитель справедливости. И не мститель. Я действительно не знаю, кто я и почему я не такой, как все.
В такие моменты, однако, я не могу заставить себя стоять столбом. Какое-то безумие находит на меня, и я более не могу не делать того, что следует сделать. С тем же успехом я мог бы пожелать, чтобы катящийся в тартарары мир начал жить по десяти заповедям.
Когда Харло выскочил из «Понтиака», я посмотрел на Пенни Каллисто и увидел синюю полосу на шее, которой не было, когда я впервые увидел ее. Глубина, на которую веревка врезалась в ее плоть, показывала, с какой яростью он ее душил.
Жалость вырвали из меня с корнем, и я помчался за Харло Ландерсоном. Больше я его не жалел.
Глава 2
С асфальта на бетон, с бетона на траву, к дому, который находился на другой стороне улицы относительно дома миссис Санчес, через задний двор, через железную изгородь, через проулок, через каменный заборчик Харло бежал, карабкался, прыгал, снова бежал.
Мне оставалось только гадать, куда же он направляется. Потому что он не мог убежать ни от меня, ни от справедливости, ни уж тем более от самого себя.
За каменным заборчиком находился еще один задний двор, плавательный бассейн. В утреннем свете и тенях, отбрасываемых деревьями, вода переливалась всеми оттенками синего, от сапфира до бирюзы, словно груда драгоценных камней, оставленных давно умершими пиратами, корабли которых бороздили исчезнувшее море.
В доме за бассейном, за сдвижной стеклянной дверью, стояла молодая женщина в пижаме, держа в руке фаянсовую кружку с напитком, который помогал ей набраться храбрости и встретить лицом к лицу начинающийся день.