Сквозь вопли и рыдания едва слышен колокольный звон, созывающий народ в церковь. От городских ворот впереди погребального шествия выступает хор мальчиков со свечами и крестами. Их ангельские голоса тонут в грубых проявлениях варварской скорби. Встречать прах раскаявшегося грешника явилось духовенство в праздничном облачении, градские старейшины со знаками отличия и женщины высшего сословия в траурных одеждах.
Христиане сменяют язычников у носилок и вносят их в монастырь, где для Хастинга приготовлена могила. Погребальные носилки ставят посреди храма. Бургграф с блестящими от слез глазами кладет в изголовье крестника несколько прекрасных черных роз – впервые его любимицы срезаны с родного куста, но торжественность случая стоит такой жертвы.
Взволнованный епископ служит заупокойную мессу. Звучит невидимый как бы небесный хор. Народ благоговейно внимает службе. Меж тем язычники, которых, по-видимому, не слишком трогает христианское богослужение, незаметно растекаются по храму, некоторые покидают его пределы… Впрочем, поглощенные молитвой люди не обращают на это внимания.
Голос епископа звучит все проникновенней. Господь милостив к тем, кто оставляет пагубные заблуждения и ступает на стезю истины – новообращенный умер, но Господь не позволил смерти обезобразить его красивые черты. Покойник лежит на погребальных носилках, как будто он жив и здоров, его цветущему виду могли бы позавидовать многие из живущих.
Епископ с умилением глядит на обрамленное золотистой бородкой лицо, не поддавшееся загару, как это часто бывает у рыжих людей, светлую кожу покойного оттеняют бургграфовы черные розы. Эти сильные руки с золотистыми волосками, которые загубили столько невинных душ, теперь навсегда неподвижно сложены на груди. Но что это? Шевельнулся большой палец правой руки! Нет, показалось…
Наконец месса завершается, епископ велит отнести тело к могиле. Правая рука покойника снова шевелится, сползает с груди и хватает спрятанный под саваном меч. Покойник спрыгивает с носилок, бросается на епископа, в ужасе заслонившегося служебником, и поражает несчастного сверкающим мечом. В следующее мгновенье та же участь постигает незадачливого крестного отца.
Часть викингов бросается к дверям, чтобы никто не смог выйти из церкви, остальные быстро истребляют присутствующих. Поглядеть на необычные похороны собралось много жителей города, и, по обычаю, каждый вооруженный горожанин, входя в храм, оставил оружие в особом приделе. Там его предусмотрительно и захватили викинги, заранее покинувшие церковь.
Покончив с теми, кто был в церкви, викинги устремляются наружу. Одни из них бегут вниз по улице, ведущей к главным городским воротам, и, изрубив стражу, отворяют их. Другие начинают убивать всех, кто попадается на глаза.
В отворенные городские ворота врываются викинги, они мгновенно наводняют город. Застигнутые врасплох, рассредоточенные по стенам воины городовой рати и ополченцы не в состоянии дать сколько-нибудь существенный отпор. То, что происходит в городе, вернее назвать не битвой, а избиением.
Скоро не остается в живых ни одного защитника города. Викинги приступают к грабежу, попутно истребляя жителей. Только женщина, если она молода и красива, может не бояться смерти. Смерть ей не грозит, ее ждет вечная неволя – за нее дадут хорошую цену на одном из рынков, где торгуют людьми.
Глава тридцать восьмая
КУКША РАССТАЕТСЯ С ВИКИНГАМИ
Сердце Кукши полно ликования – Сван взял его с собой! Берсерк сказал:
– Это будет великий подвиг. Потомки никогда не забудут тех, кто сегодня разграбит Рим. Ты непременно должен участвовать в таком славном деле.
На этот раз Тюр не стал с ним спорить. И то сказать, ведь Кукша уже взрослый воин, его препоясали мечом больше года тому назад. К тому же Сван прав: не каждый день судьба предоставляет викингу возможность пограбить Рим.
Сам Тюр, поскольку он знает по-франкски, был в числе послов, а потом отправился сопровождать погребальные носилки с телом Хастинга.
Кукша и Сван среди тех, кто ворвался в город, когда викинги, хоронившие Хастинга, отворили ворота. Из презрения к этим изнеженным южанам Сван не надел ни шлема, ни кольчуги, а щит закинул на спину. Кукша ни на шаг не отстает от Свана и видит, как берсерк играючи расправляется с защитниками города. Он так ловко владеет мечом, что кажется, будто у него в руке не один, а три меча.
Никто не может напасть сзади на рыжего косматого великана в белой рубахе, потому что за ним неотступно следует отрок в сарацинском шлеме с обнаженным мечом. Один горожанин в отчаянии попытался сразить хотя бы отрока… Бедняга поплатился жизнью – отрок хорошо усвоил уроки, полученные в усадьбе Хальвдана Черного.
Защитников города больше не видать. Сван шарит глазами и никого не находит. А ведь он не успел даже размяться. Сван и Кукша углубляются в глухой немощеный проулок, по обе стороны которого тянутся каменные заборы, увитые виноградом.
Свану кажется, что в таком месте непременно должны скрываться насмерть перепуганные защитники города. Он раздувает ноздри, словно пытается уловить запах врага. Вдруг он прислоняет копье к забору, подпрыгивает и повисает на ограде. Через мгновение он уже наверху. Кукша берется за древко копья, и Сван поднимает его к себе, как поднимают бадью из колодца. Они спрыгивают в сад.
Перед ними красивый дом из белого камня с высокими дверями и огромными окнами. Окна и двери распахнуты настежь. Сван с копьем наперевес, а Кукша с обнаженным мечом устремляются в двери. В доме, по-видимому, пусто.
Они бегут вглубь и оказываются в маленьком внутреннем дворике, в который с четырех сторон выходят окна и двери комнат. Дворик вымощен гладким белым камнем, посредине фонтан – огромная беломраморная чаша, и в ней бронзовый голый мальчик. Мальчик держит за шею гуся, а у гуся из разинутого клюва бьет вверх струя воды.
Вдруг Кукше показалось, что до его слуха донесся отдаленный детский плач. Он смотрит на Свана, тот ничего не слышал. «Померещилось», – думает Кукша.
В доме мертвая тишина, ее нарушает только журчание фонтана. «Конечно, померещилось», – повторяет про себя Кукша. Он с любопытством разглядывает хорошенького полнотелого мальчика и разноцветных рыбок, плавающих в мраморной чаше фонтана.
Тем временем Сван, отдав Кукше копье – оно слишком длинное, с ним неудобно в помещении, – идет осматривать покои, не притаился ли в них кто-нибудь.
Кукша слышит оклик Свана и, пройдя через покои, оказывается у окон, из которых видна зеленая лужайка с дорожками, выложенными белым камнем, а за нею заросли кустарника, усыпанного большими красными цветами. Глядя на кустарник, Сван говорит:
– По-моему, там кто-то прячется.
Кукша тоже так думает, он даже уверен в этом, он чувствует, что оттуда тянет запахом, который ни с чем не спутаешь: так пахнет испарина страха. Кукша молчит. Ему почему-то не хочется подтверждать догадку Свана.
И вдруг они оба явственно слышат плач ребенка. Сван выскакивает в окно и мчится к кустам. Кукша поспешает за ним, он немного отстает, потому что тащит тяжелое копье. Они останавливаются, напряженно вглядываясь в заросли и прислушиваясь. Плач не повторяется. Вдруг Сван срывается с места, бросается в кусты и с хохотом возвращается, держа за ногу ревущего младенца.
За Сваном бежит худощавая черноволосая женщина в белом одеянии. Она протягивает руки, пытаясь отнять младенца, и быстро-быстро что-то говорит на непонятном языке. Сван берет копье из рук оторопевшего Кукши и высоко подбрасывает младенца.
Душераздирающий визг оглушает Кукшу. Женщина с перекошенным ненавистью лицом, хищно согнув пальцы, как кошка, прыгает на Свана, намереваясь вцепиться ему в лицо. Сван отбрасывает ее ногой и обнажает меч. Кукша видит, как женщина падает спиной на бронзовые кувшины, стоящие возле дома. Сван делает шаг к женщине, распростертой на белых четырехугольных плитах. Неожиданно для самого себя чужим голосом Кукша кричит:
– Стой!
Сван останавливается и с недоумением оборачивается к Кукше. Глаза его налиты кровью, Сван похож на разъяренного быка. Кукша даже не заметил, как занес меч. Обеими руками изо всех сил опускает он меч на то место, где под рыжей гривой должна быть могучая бычья шея.