За два с лишним года учебы Тамио ни разу не смог выбраться домой. Понимая, что за его поведением внимательно наблюдает университетская администрация, Тамио старался в занятиях быть первым. Он занимался вдвое больше любого своего однокурсника, хотя отличные оценки ему ставили весьма неохотно. Не менее рьяно участвовал он в выполнении трудовой повинности — работал на спичечной фабрике. Домой он попал поздней весной 1945-го, когда сакура уже отцветала.
— Есть ли известия от отца? — спросил он первым делом.
Постаревшая, осунувшаяся мать покачала головой. Семья Кавабэ всегда жила скудно, но в этот приезд Тамио поразился нищете, в которой существовала его мать. Тамио появился, не предупредив о приезде, и в доме не оказалось никакой еды. Увидев сына, мать захлопотала, хотела бежать к соседям, занять немного риса, но Тамио удержал ее. Он привез несколько кусков мыла, которые собирался обменять на черном рынке на рис.
— Все свои вещи я уже обменяла на еду, — тень улыбки скользнула по бледному лицу матери. — Я не рисковала ходить на черный рынок, ездила в деревню. Один раз — неудачно. Полиция устраивала облаву, и у меня отобрали рис и картофель, вырученные за праздничное кимоно.
В последние месяцы по карточкам давали так мало, что горожане обменивали на еду все, что было в доме ценного. Редко ходившие поезда были забиты людьми, отправлявшимися на поиски съестного. Тамио слышал историю об одной женщине, которой не с кем было оставить маленького сына. Она привязала его к спине, как принято в Японии, и поехала. Когда вернулась домой и развернула его, то увидела, что он мертв… В набитом людьми вагоне он задохнулся…
Свое мыло Тамио обменял на рис, который в те годы называли «серебряным», хотя с неменьшим успехом его можно было назвать «золотым» — настолько дорого он стоил. Впрочем, сами деньги не имели никакой ценности. Валютой становились предметы первой необходимости: консервы, сигареты, спиртное. Мыло тоже пользовалось спросом.
Оказавшись на черном рынке, Тамио Кавабэ испытал странное чувство. Ему казалось, что он попал на какой-то странный праздник, который следовало бы назвать пиром во время чумы.
На черном рынке было все: мясо и вино, белоснежный рис и дорогие украшения, велосипеды и мебель. За прилавками стояли прекрасно одетые люди, которые могли есть шоколад, свежую рыбу и рисовые колобки. Тамио давно уже не видел таких сытых, довольных лиц. По внешнему виду все они были призывного возраста, но, видно, верно говорили, что богатому военная служба не грозит. Здесь же шныряли мальчишки, которых торговцы гоняли с непонятным для Тамио озлоблением. Потом он понял, в чем дело. На его глазах босой мальчик в коротких обтрепанных штанах подскочил к зазевавшемуся торговцу, схватил с лотка несколько рисовых колобков и исчез в толпе.
Здесь было много плохо одетых стариков. Продать им было нечего, купить не на что. Часами стояли, глядя на рисовые колобки. Украсть они не решались, понимая, что не успеют убежать. Больше всего в тот момент Тамио хотелось иметь много риса, чтобы дать каждому из стариков по колобку.
К рису, который он принес домой, мать добавила мелко нарезанную редьку, сказав, что в «такое время нельзя есть чистый рис». Прежде чем они сели за стол, она тщательно заперла дверь. О тех, кто ел рис, соседи сообщали в полицию. Такого доноса было достаточно для того, чтобы полицейские являлись немедленно и переворачивали весь дом вверх дном, допытываясь, откуда у хозяев рис. Не промышляют ли на черном рынке? А может быть, воруют?
Тамио Кавабэ не набрался мужества в тот приезд сказать матери, что записался в отряд камикадзе. Подумал, потом напишет в письме. К семьям камикадзе относятся с уважением. Может быть, матери увеличат паек… А вдруг и отцу выйдет снисхождение? Узнает тюремное начальство, что сын заключенного Кавабэ записался в камикадзе, и решат: отец столь патриотически настроенного юноши заслуживает снисхождения.
Около года вице-адмирал Хомма проработал в министерстве вооружений, которое было создано в ноябре 1943 года на базе министерства торговли и промышленности. Он получил видный пост в бюро технического авиационного снабжения и, работая в министерстве, хорошо разобрался в возможностях японского самолетостроения. В 1945-м оно уже не справлялось с плановыми заданиями. Самолеты, выходившие из заводских ангаров, страдали серьезными дефектами. Особенно опасными были неполадки в двигателе. Некоторые отказывали в первом же полете. Лучшие летчики гибли, не успев встретиться с врагом, который безраздельно господствовал в воздухе.