Адмирал Хомма задернул занавеску и перестал выглядывать из окна. На войне он видел достаточно страданий и не боялся их вида. Его пугало другое — японский народ подавлен обрушившимися на него невзгодами и на глазах терял волю к борьбе. Хомма по привычке подумал: «волю к победе», но сам же поправился. «Воля к борьбе» было более точным понятием. О победе адмирал Хомма не думал. Он трезво оценивал шансы императорской армии, которая не могла выстоять в противоборстве с гигантской военной машиной союзников. Тем более что Германия капитулировала, и теперь американцы и, видимо, русские всей силой навалятся на Японию. Понимал это, надо полагать, не один Хомма. Вести разговоры на эти темы никто, разумеется, не решался, но и в главном штабе, и в министерстве флота наблюдательный Хомма заметил усталость и, что хуже всего, безразличие многих офицеров. Они словно уже примирились с грядущим поражением и тянули свою лямку по инерции.
Усталость чувствовали не только штабные, но и фронтовые офицеры, хотя и они иногда плохо представляли себе истинное положение на фронтах. Газеты были полны победных реляций, а передачи вражеского радио, которые велись с Гавайских островов, глушились, хотя это стоило очень дорого. В военной службе адмирала Хомма больше всего восхищала взаимосвязанность всех частей гигантского механизма, когда одно слово командира приводило в движение огромные массы людей. Подчиняясь воле командующего, разворачивались в наступлении дивизии, поднимались в воздух эскадрильи, выходили из портов эскадры боевых кораблей. Равнодушный ко всему показному Хомма не искал орденов, привилегий, почестей. Высшим наслаждением для него было само участие в ведении боевых действий. На секунду он представил, что война закончилась… Что же он будет делать? Сидеть дома и рассматривать карты былых сражений? В лучшем случае его пригласят в академию читать лекции будущим лейтенантам. Но урожай с посеянного ему уже не придется собирать. Когда эти лейтенанты вновь наберутся сил, он уже ни на что не будет годен. У каждого полководца есть своя война. К следующей вырастают новые военачальники.
Сколько лет он готовился к своей войне, сколько сил отдал армии! И все впустую? Нет, его слишком рано хотят лишить единственно возможного для него счастья — воевать. Он еще не устал…
И адмирал Хомма вспомнил, как за несколько лет до начала тихоокеанской войны его назначили в авиационное бюро министерства флота. Бюро входило в состав технического управления министерства, но по традиции ощущало себя совершенно самостоятельным ведомством. Контуры будущей войны никому еще не были ведомы. В академии сторонники противоположных концепций чувствовали себя на равных, внимательно изучались труды немецких, французских и советских военных теоретиков. Устав армии строился исключительно на наступательной тактике. Впрочем, эта тенденция была свойственна не только японской армии. «Победа в бою достигается не численным превосходством и не материальным преимуществом, а хорошей подготовкой, волей к победе и боевым наступательным духом», — говорилось в уставе. Переход к обороне предусматривался только в крайних случаях. Канны снились каждому японскому генштабисту; нанести мощный удар по флангам противника, прорвать его оборону и добиться полного окружения — учили они общевойсковых командиров. Действовать быстро и решительно, не давать противнику прийти в себя, оправиться от удара, подтянуть резервы, перегруппировать силы.
К танкам в министерстве армии относились с большим сомнением. В их возможности не верили и самостоятельной роли им не предоставляли. Танки придавали пехоте: батальону — танковый взвод, полку — роту, дивизии — батальон.
Армия главное внимание уделяла пехоте, особенно ее боевым действиям в ночное время, считавшееся наиболее удобным для нанесения внезапного удара. Треть учебного времени отводилась для подготовки бойцов к действиям в темноте. Занятия велись в темных очках, чтобы создать иллюзию ночи.
Если армия не верила в танки, то флот пренебрежительно относился к морской авиации. Даже в техническом управлении министерства флота недоумевали: что толку в машинах, которые боятся дождя и непогоды? При распределении средств авиационному бюро почти ничего не доставалось. Эту тенденцию удалось сломать только адмиралу Хомма. Прежде всего он дал понять, что в отличие от предшественников не рассматривает свое назначение лишь как трамплин к более высокой должности и готов навсегда остаться в бюро. Этим он заставил техническое управление отнестись к нему серьезно.