Накануне майору Мацунага сообщили, чтобы он готовился к встрече вице-адмирала Хомма. После обеда Мацунага собрал инструкторов и их помощников.
— Механики, работая всю ночь, чудом сумели восстановить семь самолетов, которые мне казались кучей металлолома, — сказал командир отряда. — Наша воздушная разведка засекла цель. Это, к сожалению, не авианосцы, но все же несколько крупных кораблей: три эсминца и два легких крейсера. Самолеты не в очень хорошем состоянии, большой бомбовый груз взять не могут, поэтому на сей раз особо важна точность попадания… Кто хотел бы полететь сегодня?
Все инструкторы и их помощники сделали шаг вперед.
— Благодарю, — майор был растроган. — Раз вы все хотите лететь, то, руководствуясь обычным в таких случаях правилом, я выберу сегодняшнюю группу сам.
Несколько помощников инструктора, забыв о дисциплине, бросились к нему:
— Пожалуйста, пошлите меня!
Мацунага укоризненно посмотрел на них:
— Не будьте эгоистами. Все имеют равное право лететь.
Мацунага исчез в штабном бараке. Потоптавшись на месте, офицеры разошлись. На месте остался только инструктор пятого звена. Поколебавшись, он последовал за майором в барак.
Мацунага неохотно оторвался от разложенной на столе карты. Вошедшего в штабной барак инструктора он считал лучшим в своем отряде. Инструктор был единственным сыном в семье. Узнав об этом, Мацунага решил отправить его назад в авиационное училище и написал об этом матери, чтобы ее успокоить. Однако та прислала короткое письмо с просьбой не лишать ее единственного сына чести умереть за императора.
— Господин майор, — сказал инструктор, — в начале этого года меня положили в туберкулезную больницу. Врачи остановили течение болезни, но она коварна, и рецидив может последовать fr любой момент. Возможно, сегодня мой единственный шанс. Если бы я был здоров, то мог бы спокойно ждать своей очереди, но если я опять попаду в больницу…
Мацунага молча наклонил голову, показывая, что понял инструктора. Тот повернулся и вышел.
Просьба инструктора была выполнена. Передав командование звеном лейтенанту Кавабэ, он бросился к своей машине. Обычно мрачный и угрюмый, он преобразился. Глаза его сияли. Он попросил механиков снять с машины все, как он выразился, «лишнее оборудование».
— Мне стыдно допустить уничтожение ценных приборов, производство которых дорого обходится стране, — объяснил он свою просьбу. — В самолете должно остаться только то, что абсолютно необходимо для полета.
Он сожалел, что у этой модели нет кнопки, позволяющей после взлета сбросить на землю шасси, — их можно было бы прикрепить к другому самолету.
Машины освободили от маскировки, завели двигатели. Поочередно они выруливали к взлетной полосе. Когда майор Мацунага, давая сигнал к взлету, махнул рукой, командирский самолет рванулся вперед. Одна машина за другой катились мимо Мацунага, и каждый из пилотов, высунувшись из кабины, кричал:
— Спасибо, что выбрали меня!
Через пятьдесят пять минут самолеты приблизились к цели. Из командирского самолета посыпался ворох оловянной фольги — единственное известное в то время средство противодействия радиолокаторам противника. Командирский самолет качнул крыльями, приказывая атаковать. Внизу, оставляя пенные следы, противолодочным зигзагом шли корабли под американским флагом. На них уже заметили появление самолетов и разворачивали зенитные установки, готовясь к отражению атаки. В небе возникли первые облачка разрывов. Не обращая внимание на зенитный огонь, камикадзе устремились вниз.
Последние слова, услышанные на командном пункте специального отряда майора Мацунага, было сообщение командира группы: «Атакуем!»
Связь прервалась. Больше ничего не было известно о судьбе этой группы. Сидевшие в штабном бараке помолились за погибших. Старшего унтер-офицера послали собрать их вещи для отправки домой. Все были уверены, что американской эскадре нанесен серьезный ущерб, о чем майор Мацунага и сообщил вице-адмиралу Хомма. А тот в свою очередь главному штабу флота. Победное сообщение включили в ежедневную сводку, составляемую для императорской ставки.