а, видим его меж деревьев и слышим, как ликующе возвещает он, не требуя, вопреки нашим первоначальным ожиданиям, награды, положенной за добрую весть: Деревня, здесь рядом деревня. Крик, как оказалось, издал взводный командир. И субхро, присев на своем одеяле, подумал: Могло и хуже быть, все же всегда можно будет сказать, что, мол, ночью вставал и потому первым заметил деревню. Рискуя, правда, тем, что взводный спросит тем безразличным тоном, каким, насколько нам известно, в самом деле спросил он: А свидетели у тебя есть, и погонщик на это только и смог, что, метафорически выражаясь, поджать хвост и ответить: Ответ отрицательный, сеньор командир, я был один. Да тебе небось во сне это привиделось. До такой степени не привиделось, ваша милость, что я рассказал об этом одному из тех, кто нес караул, чтобы он передал все вам, когда проснетесь. Никто мне ничего не передавал. Но вы же, ваша милость, сами можете расспросить его, я помню, какой он был. Взводному это предложение не понравилось столь сильно, что он сказал: Не был бы ты нужен, чтоб со слоном управляться, я бы тебя в два счета вернул назад, в Лиссабон, куда ты лезешь, кому перечишь, против чьего слова ставишь свое, уймись, одумайся, если не хочешь, чтоб тебя в твои индии отправили. После того как вопрос о первооткрывателе деревни получил, так сказать, официальное решение, взводный собрался уж было повернуться к погонщику спиной, но тот вдруг сказал: Дело-то не в этом, а в том, найдется ли в деревне пара годных волов. Скоро узнаем, ты своим делом занимайся, а остальное уж предоставь мне. Ваша милость, вы не хотите, чтобы я сопровождал вас в деревню, вопросил субхро. Нет, не хочу, обойдусь сержантом и кем-нибудь, кто умеет запрягать. Субхро подумал, что на этот, по крайней мере, раз взводный прав — если кому по естественному праву и место там, то своему брату-погонщику. Взводный уже шел прочь, отдавая приказания направо и налево, и сержанту, и интендантам, с целью побудить их всех работать, чтобы обеспечить провиантом своих солдат, ибо если и впредь кормить вооруженные силы сушеными фигами да плесневелым хлебом, они очень скоро иссякнут. Те, кто разрабатывал план этого путешествия, обделались с головы до ног, бормотал он сквозь зубы, придворная бестолочь полагает, видно, мы можем святым духом питаться. Лагерь уже сворачивался, скатывались одеяла, разбирались инструменты, большая часть которых наверняка не понадобится, разве только слон упадет в овраг и придется его оттуда тащить на лебедках. Взводный рассчитывал пуститься в путь, как только — с волами или без — вернется из деревни. Солнце уже стронулось с линии горизонта, день вставал ясный, лишь несколько облачков плыли по небу, дай бог, чтоб не слишком припекало нынче, а то ведь кажется порой, будто мышцы плавятся и пот, того и гляди, закипит на коже. Взводный подозвал к себе погонщика волов, объяснил ему, куда и зачем они идут, попросил как следует осмотреть скотину, буде найдется, потому что от этого зависит, как скоро сможет двигаться экспедиция и, стало быть, когда вернется она в Лиссабон. Погонщик дважды повторил слушаю, сеньор, хотя до скорейшего возвращения дела ему особенно не было, сам-то он проживал не в столице, а в деревне невдалеке от нее, под названием не то мень-мартинс, не то что-то еще в том же роде. Поскольку верхом ездить не умел — очевиднейший, как вы увидите, случай пагубных последствий чрезмерно узкой специализации,— то с трудом взгромоздился на круп сержантова коня и затрясся на нем, твердя голосом столь тихим, что и сам-то его еле слышал, нескончаемо повторяющийся отче наш, молитву, особо ценимую им за то, что в ней содержится призыв оставлять долги наши. Зло, которое вездесуще и повсеместно, а порою высовывает хвост наружу, чтобы не возникало иллюзий в том, какой породы этот зверь, появилось немедля, уже в тех словах, где сказано, будто следует прощать и тем, кто нам, христианам, должен. Чего-то тут не вяжется, пробормотал погонщик, либо то, либо это, если одни будут прощать долги, а другие — их не возвращать, что же, спрашивается, станется тогда с доходностью ремесла заимодавца. Они въезжали тем временем на первую улицу новооткрытой деревни, хотя лишь побуждаемый ликованием духа язык повернулся бы назвать улицей то, что более всего напоминало русские горки, и у первого же встречного осведомился взводный, как зовут главного землевладельца и как его отыскать. Встречный — пожилой крестьянин с мотыгой на плече — ответ знал и дал без запинки: Главный у нас тут сеньор граф, только его сейчас здесь нет. Граф, переспросил с легким беспокойством взводный. Да, ваша милость, три четверти здешних земель, если не больше, принадлежат ему. А самого, значит, нету. Поговорите, ваша милость, с управляющим, штурвал у нас тут он вертит. Ты что же, плавал. Да, ваша милость, но когда перед тобой выбор — утонуть либо сдохнуть от цинги ли, от прочих ли напастей, коих предостаточно, предпочитаешь помереть на твердой земле. А где же мне найти управляющего. Если в поле нет, то, значит, во флигеле дворца. А тут дворец есть, спросил взводный, озираясь. Ну, не такой, конечно, дворец, чтоб с колоннами там и крышей в поднебесье, но есть, в два этажа всего лишь, однако богатств там поболе, чем во всем Лиссабоне. Проводить туда сможешь. Видать, для того и принесли меня сюда ноги. А граф- то — он граф де что. Старик ответил и на это, а взводный удивленно присвистнул: Да я с ним знаком, вот не знал, что у него тут угодья. Говорят, что не только тут.