Они еще прокрадывались вдоль деревянного забора, когда услышали скрип шагов по гравийной дорожке от гаража к дому, а затем звук открывающейся и закрывающейся входной двери и приглушенный традиционный вечерний диалог между отцом и матерью: «Здравствуй, дорогой. Хорошо день прошел?» — «Да, спасибо. А как вы тут? Почта есть?» — Затем пауза, пока отец просматривал пришедшие письма. И напоследок он задавал опять-таки традиционный вопрос «Что на ужин?», прежде чем подняться по лестнице и переодеться.
Бет прислушивалась к каждому из кусочков привычно складывающейся повседневной мозаики, и задавала себе вопрос, не в последний ли раз она их слышит. Нерушимость знакомого распорядка служила основой ее жизни; теперь же она карабкалась вверх по склону с барсуком по одну сторону от нее, со странным и прекрасным мальчиком по другую и с большой коричневой совой, низко летящей впереди над полем и указывающей путь. Она не знала, ни куда идет, ни даже зачем, но теперь, отправившись в путь, едва могла сдержать ликующее чувство радости и свободы, которое охватило все ее существо. И наконец, когда они оказались на вершине холма, она услышала, как изменились голоса внутри дома, и поняла, что на какое-то время мозаика рассыпалась. Это был крик ее отца, который в панике звал мать: «Где Бет? Ты ее видела?» А затем распахнулась задняя дверь, выпустив в темноту поток света, когда выскочила на крыльцо ее мать — взглянуть, нет ли ее еще возле угольного сарая, и стояла в обрамлении света из дверного проема, громко выкрикивая ее имя. «Бе-ет, Бе-ет!» — звучал над полями долгий протяжный крик, пронзивший девочку чувством вины и угрызений совести. Это чувство чуть не заставило ее сбежать по склону назад и сказать им, что с ней все в порядке, что она в безопасности и что она их любит. Но она знала, что это невозможно.
Услышав крик отца, Бет схватила Наба за плечо, и оба остановились, глядя на переполох внизу. Наб понял ее боль, представив себе, будто покидает Брока и Тару, чтобы, может быть, больше никогда их не увидеть. Он нашел безвольно висящую холодную руку Бет и сжал ее в своей. Она повернулась к нему с затуманенными глазами, в которых сверкали слезы, и они снова крепко обнялись, чтобы найти утешение друг у друга, пока голос ее отца, теперь немного спокойнее, не позвал мать на что-то посмотреть. Он нашел записку в ее спальне. Бет больше не могла; она быстро отвернулась от дома, и, все еще держа друг друга за руки, они медленно побрели по замерзшему снегу к большому ясеню на краю поля, где их поджидали Брок и Уорригал. Затем все четверо, залитые лунным сиянием, отправились в Серебряный Лес.
ГЛАВА XIV
Животные не спешили возвращаться домой. Вместо того они неторопливо прогуливались под звездами, и казалось, дорога будет длиться вечно. Все чувствовали: ночь полна волшебства и создана именно для них. Ветра почти не было; напротив, воздух стоял неподвижно, и с ночного неба — такого темно-синего, что оно казалось почти черным, — светила луна. Ее свет отражался от белых полей, и если бы не тени под изгородями и деревьями, темневшими на фоне снега, словно молчаливые стражи ночи, везде было бы светло как днем. Печаль, охватившая Бет, когда она покинула дом, начала развеиваться по мере того, как девочка погружалась в такой для нее новый, словно она только что родилась, мир. Она и раньше выходила ночью в поля, но, должно быть, с закрытыми глазами, потому что все теперь выглядело не так. Раньше Бет была по другую сторону; теперь же она — на этой, на их стороне, стороне барсука, совы и всех прочих диких созданий. Уже не сторонний наблюдатель — теперь она была участницей, глядящей на их мир изнутри. Наб, видя удивление и счастье в ее глазах, когда она оглядывалась в ночи вокруг, и сам словно все видел заново, и ее радость передавалась ему.
Они частенько останавливались, и девочка наклонялась, чтобы погладить Брока и зарыться лицом в мех на его шее — именно так, как тот любил. Потом она охватывала его голову, вглядывалась в барсука — глаза в глаза — и разговаривала с ним на своем странном языке голосом, наполненным музыкальностью и добротой. После этого она поднималась и глядела на сидящего на ветке Уорригала, филин же долго смотрел не моргая своими большими круглыми глазами на нее в ответ, а потом издавал басовитое уханье, словно высказывал свое удовольствие оттого, что она идет с ними вместе. Она улыбалась Уорригалу, поднимала руку к его голове и осторожно и мягко поглаживала, и тогда его веки опускались на глаза, да так надолго, что Броку и Набу казалось, будто он задремал. Словом, она покорила их сердца так же, как и сердце Наба, и вскоре стала для них почти такой же своей, как Наб. Они более не видели в ней уркку, потому что таков путь Элдрон.