Наб и Бет сели рядышком на скалу у самой кромки моря и уставились в серые глубины. Они забрались так далеко, что волны здесь не разбивались о скалы; вместо этого вода прибывала и опадала, напоминая Набу слова Викнора, которые он слышал, казалось, так давно: «И в радости от своего творения наделил он его частью своей собственной силы, чтобы оно вздымалось и перекатывалось подобно его дыханию». Словно загипнотизированный движением, Наб смотрел, как вода уходила в воронки меж гладких, округлых скал, бешено врывалась обратно, а затем ее снова высасывало — почти в том же темпе, как отступали волны перед очередным натиском. И вот он опять уловил тот длинный скорбный зов с моря, который они слышали на вершине скалы в ответ на рог Фарайда, и, подняв глаза, увидел, что вернулись тюлени. Значит, именно они издавали этот крик. Чем-то он был очень тюленям созвучен, ибо голоса этих грациозных существ, казалось, передавали всю боль и страдания всех животных на свете, и в то же время котики заключали в себе саму суть зверей: чистоту, невинность, силу и, возможно, новый элемент — надежду. Сейчас они плыли привольно и надолго уходили под воду; их головы внезапно исчезали, а потом совершенно неожиданно вновь появлялись где-то в другом месте. Вскоре тюлени очутились у скал, тяжело дыша и время от времени отфыркиваясь через ноздри так, что дрожали их длинные усы. И все время котики поглядывали на это странное, но очень любопытное сборище сухопутных существ, которые по неведомой причине сильно нервничали и остерегались воды.
Наб повернулся к Бет.
— Я помогу тебе спуститься, — сказал он, пытаясь казаться храбрым и беспечным, но, по правде говоря, он был так же испуган и обеспокоен, как и все остальные. На самом деле, пожалуй, Бет нервничала меньше других, потому что пару раз побывала на яхте с отцом, когда они отдыхали у друзей, живших на побережье, а кроме того, она хорошо умела плавать. Держась за руку Наба, она спускалась спиной вперед со скалы, пока не почувствовала, что ее сапоги в воде, а затем ей удалось перекинуть одну ногу через спину тюленя, который подплыл и все время работал ластами, чтобы ровно держаться у скалы. Она опустилась на его спину, а затем, плотно обвив его ногами, отпустила руку Наба и обнаружила, что вполне комфортно покачивается вверх-вниз на морском котике, если не считать того, что ее джинсы промокли выше колен и теперь холодили и прилипали к ногам.
— Я с тобой! — требовательно выпалил Перрифут.
— Ладно, лентяй, прыгай, — улыбнулась Бет, и Наб сверху вручил ей зайца. Она посадила Перрифута перед собой, а сама наклонилась и обняла обеими руками шею тюленя так, чтобы ее лицо покоилось на его спине всего в нескольких дюймах от воды.
«Никакой гордости», — подумал Брок, но Перрифуту, с его короткими лапами, было бы совсем не сподручно цепляться за тюленя и переправляться в одиночку.
Бет попыталась что-то сказать котику, но тот ее как будто не услышал. Фарайд крикнул:
— Они не говорят на вашем языке, они знают только язык моря. Я скажу ему, когда трогаться. Ты готова?
Она ответила, что да. Фарайд что-то сказал тюленю, и тот внезапно пустился в плаванье. Поначалу Бет держалась с трудом, потому что тюлень был очень скользким, и она запаниковала, глотнув соленой воды. Но как только девочка привыкла к мощному ритму его движения и приспособилась более или менее угадывать, когда они пробьют волну, и задерживать дыхание, она начала наслаждаться поездкой. Под ее склоненным лицом пролетало сине-зеленой рябящей массой море, и, оглядываясь назад, она видела белый пенящийся след, оставленный ластами тюленя. Она повернула голову в сторону так, чтобы видеть небо там, где оно на горизонте встречалось с морем, а когда они отплыли подальше, смогла увидеть другие заливы и пляжи вдоль побережья. Берег выглядел пустынным, если не считать одинокого коттеджа на горе, поднимавшейся из моря, словно сказочная крепость. Бет прикинула: а вдруг кто-нибудь смотрит на море? И что они подумают, если увидят ее — девочку в коричневом плаще, катающуюся на спине тюленя? Ущипнут себя, чтобы убедиться, что не спят, решила она; впрочем, теперь она с тюленем слишком далеко в море, чтобы их кто-то мог отчетливо разглядеть с берега.