Порой он будто пробуждался от глубокого сна и тогда смотрел на свое предприятие более трезвыми глазами, все, к чему он стремился и чего желал, представлялось ему миражом, он усиливался вспомнить состояние своей души до того, как он нашел в траве портрет, однако же тщетно. Так он брел дальше и в конце концов сбился с дороги и очутился в дремучем лесу, которому, казалось, конца-края не было.
Он все шел и шел и не находил выхода, все теснее обступали его деревья, птичьи крики и гомон странно резали слух в тиши одиночества. Фердинанд вспомнил слова своего друга, ему и самому казалась теперь безумной его затея, и он твердо решил назавтра вернуться к себе в замок. Настала ночь, и как если бы некое ослепление внезапно спало с него, так исчезла его страсть, это было подобно пробуждению от кошмарного сна. Он продолжал свой путь в ночи, ибо луна мерцала сквозь ветви, и уже видел перед собой друга, довольного и примиренного, и думал о будущей спокойной жизни. За этими размышлениями и застало его утро, солнце бросило первые лучи сквозь зелень, и мужество и радость жизни вновь пробудились в нем. Он опять глядел на портрет и не знал, как ему быть. Принятые ночью решения поколебались, он стремился только к ней и думал только о ней, всякая иная жизнь представлялась ему пустой и пресной 21*. «Куда мне податься? — вскричал он. — О, утренняя заря! Укажи мне путь. Позовите меня, жаворонки, летите передо мной, чтобы я знал, куда ступить неверною ногой. Душа моя на распутье горя и радости, никакое решение не пускает корни в душе моей, не знаю, кто я таков, не знаю, чего жду. Почему не дано мне удовлетвориться обыкновенными желаниями?»
Рассуждая таким образом с самим собой, он вышел из лесу; перед ним лежала красивая равнина с приятными взгляду холмами. Вдали в блеске утреннего солнца он увидел распятие и несколько часовенок. Юношу с новой чудодейственной силой охватило стремление идти дальше и отыскать предмет своих мыслей. Вдалеке на зеленом лугу виднелась фигура в белом, и, пройдя дальше, он различил в ней паломницу. После долгого одиночества его тянуло к людям, и он прибавил шагу. Он уже приближался к паломнице, которая преклонила колена перед распятием у дороги, воздела руки горе́ и погрузилась в молитву. В это время на ближайшем холме показался всадник; когда он подъехал ближе, Фердинанд узнал в нем того, кто проскакал мимо него в то самое утро, когда он нашел свой возлюбленный портрет. Всадник быстро спешился и приблизился к богомолке; оглядев ее острым взглядом, он рывком схватил ее. Она распростерла руки и стала звать на помощь. Появились двое конных слуг и по приказу своего господина хотели схватить паломницу. Зрелище это взволновало сердце Фердинанда, он выхватил шпагу и бросился на разбойников, а те стали обороняться. После короткой схватки он ранил всадника; тот упал, и перепуганные слуги тотчас кинулись к нему. Поскольку он был без сознания, они взвалили его на лошадь и повели ее в поводу к ближайшей деревне, где рассчитывали найти помощь. Паломница же воспользовалась потасовкой и убежала в поле. Фердинанд заметил ее уже довольно далеко. Он поспешил догнать ее и сказал: «Паломница, вы спасены, можете спокойно продолжать путь, разбойники убежали». От страха она еще не могла говорить и поблагодарила его робким взглядом. В ней было что-то знакомое, хоть он и не припоминал, что видел ее когда-нибудь. «Я признательна вам от всей души, — вымолвила она наконец. — Я хотела совершить паломничество к чудотворному образу богоматери, и тут на меня напал этот разбойник. Только бы он не нагнал нас снова!»
«Я буду сопровождать вас до тех пор, пока вы не окажетесь в полной безопасности, — сказал Фердинанд. — Но не бойтесь ничего, он, скорее всего, мертв, или, по крайней мере, очень тяжело ранен. Однако вернемся на дорогу, здесь мы можем заблудиться».
Тем временем собралась гроза, пошел град. Странники укрылись от дождя в часовенке у самой лесной опушки. Когда горное эхо подхватывало удары грома, паломница очень пугалась, и Фердинанд старался ее успокоить; в то же время она была занята собственными мыслями. Наконец гроза прошла и радуга во всей своей прелести встала на небе, лес был свеж и зелен, и каждый листок сверкал дождевыми каплями, духота больше не ощущалась, всю природу овеяла прохлада, радовалось каждое дерево, каждый цветок. Они стояли и смотрели на обновленный мир, и паломница прислонилась к плечу Фердинанда. И тут словно бы раскрылись глаза его души, словно бы и из нее улетучилась гнетущая духота, ибо он узнал милое лицо, такое знакомое и близкое: это и был прообраз портрета, по которому он так томился и тосковал. Так радуется жаждущий, долго изнывающий в знойной пустыне, заслышав поблизости журчанье ручейка; или путник, сбившийся с пути, когда поздно вечером заслышит, наконец, колокольчики стада и вечерние шумы ближней деревни, да вдобавок еще из всех людей не кто иной, как старый задушевный друг первым выйдет ему навстречу.