наклоняясь над обрывом,- погоди, я тебе что-нибудь кину, и выберешься". Но кинуть было нечего. "Иди лучше дальше за грибами,- посоветовал Никодим,- а я стороной выйду, все равно у меня нога распухла". Старик постоял немного, но потом послушался и пошел в глубь леса, а Никодим, прихрамывая, стал спускаться по промоине ниже, все раздумывая: "Откуда взялся олень?" - и не находя ответа. Вскоре он выбрался на знакомую дорогу и, подходя к дому, решил завтра или послезавтра, как только опухоль на ноге опадет, непременно добраться к оленю. Этому не суждено было исполниться: на другой день Никодим был вовлечен в длинный ряд событий, о которых подробно рассказывается со следующей главы. ГЛАВА IX О десяти шкафах. На другой день утром, когда Никодим лежал еще в постели, в комнату его полуоткрылась дверь, в щель просунулась рука лакея и положила письмо на столик у входа. Почерк на конверте был знакомый - одного из лучших друзей Никодима. Жил этот друг на Кавказе, и встречались они редко, но каждое свидание с ним и каждое письмо от него были для Никодима большой радостью. Почта проштемпелевала конверт в Москве, но где письмо было написано Никодим не понял. В письме кратко говорилось, что друг Никодимов остановился "здесь" (это и значило, вероятно, Москву) лишь проездом и через два дня будет в Петербурге, очень хочет видеть Никодима, между прочим, по делу, и просит его хотя бы на день приехать в город. Никодим собрался и поехал в тот же день к ночи (более удобного поезда не было). Дорогой он думал, что, приехав, застанет, вероятно, друга уже на их городской квартире. Однако вместо друга его ждало второе письмо. В этом письме говорилось, что по непредвиденным обстоятельствам друг его мог пробыть в Петербурге лишь полчаса и то на Николаевском вокзале, от поезда до поезда; теперь же возвращается в Москву, но надеется видеть Никодима скоро - пока же целует заочно и желает всего доброго. С чувством досады держа прочитанное письмо в руках и думая: "Вот совершенно напрасно проехался",- остановился Никодим в передней. Уже решил он, не теряя времени, выехать в тот же день обратно, но свертывая письмо, заметил, что в конверт вложена еще записочка, вынул ее и прочел. Она была написана также рукою друга, но почему-то осталась неподписанной ("по рассеянности", как он подумал)."Милый. Дело, о котором я писал тебе, собираясь просить в нем твоего содействия, я откладываю по тем же непредвиденным обстоятельствам, которые помешали мне остаться в городе нужное время. Но к делу этому я вернусь и твоего содействия в нем еще попрошу, как только буду опять здесь. Пока же прошу тебя о другом: есть у меня в Царском Селе у знакомого (в скобках следовал адрес) на сохранение шкафик - знакомый держать его у себя больше не может - будь любезен взять его к себе теперь же. В шкафике этом ты найдешь наглухо упакованный и перевязанный деревянный ящик - почтовую посылку. Адрес на ящике написан какой-то московской экспедиторской конторы (не помню какой), отошли посылку по этому адресу, а шкафик подержи у себя". Никодим взглянул на часы: был пока только девятый час утра; все еще можно было сделать в тот же день и выехать вечером в имение. Но ехать в Царское самому ему не захотелось, он позвал человека, остававшегося на лето при квартире, растолковал ему все, что было нужно, и отправил его туда. Сам же пошел на острова, побродил там часов до двух, позавтракал в ресторане, посетил в городе знакомых и только к шести часам вернулся домой. Лакей уже ждал Никодима и встретил его с видом смущенным, как будто собираясь что-то спросить и не решаясь. Някодим это понял и сам спросил его, в чем дело. - Дело, барин, такое,- ответил лакей,- что вы мне сказали про один шкафик, а их там оказалось целых десять. - Но ты все-таки их привез? - Да я уж решился. Нанял двух ломовых и отправил их сюда. Скоро бы должны подъехать. - Ну, а хозяин-то квартиры что-нибудь сказал? - Хозяин-то все ворчали что-то и просили забрать их поскорее, мол, всю квартиру загромоздили. - Странно. Ну, подождем ломовиков... А ключи от шкафов у тебя? - У меня, барин. Вот, извольте. Чудные ключи - все на один замок. И с этими словами лакей подал связку в десяток ключей. Действительно, это были странные ключи - огромные, ржавые и все до одного совершенно схожие между собой. Еще не скоро загромыхали на дворе ломовые телеги, и у Никодима было достаточно времени делать разные догадки, но когда извозчики подъехали, он выглянул в окно на двор, и, увидев на двух подводах все десять шкафов, по пяти на каждой телеге - не очень больших, не очень маленьких, старых и ни в чем друг от друга не отличающихся, притом самых обыкновенных, рыночной работы,- он подумал, что друг его что-то перепутал. Никодим стоял в кабинете, пока извозчики вносили шкафы и расставляли их по коридору. Выйдя из кабинета, он увидел скучный и противный их ряд, хотел уже было проскользнуть мимо, чтобы ехать на вокзал, но вспомнил, что друг писал ему о како посылке, и сказал: - Нужно же эту посылку отыскать. И открыл первым попавшимся ключом первый шкаф. Открыв его, он увидел, что было в нем три полки, а на каждой полке стояло по три деревянных ящика, действительно упакованных так, как пакуются почтовые посылки. Он взял в руки один, повертел, взвесил и поставил осторожно на место. Потом проделал то же с другим и с третим. Все ящики были равной величины и одинакового веса, но адресованы они были разным лицам - часть в Москву, два в Одессу, один в Стокгольм и другие еще куда-то. Все адреса были написаны одним почерком - вытянутым, неестественно длинными буквами; буквы оплывали будто жиром книзу; отправителем посылки на всех ящиках значилось одно и то же лицо - Феоктист Селиверстович Лобачев - Петербург, Надеждинская улица, №№ дома и квартиры. Сперва имя Лобачева, произнесенное Никодимом вслух, прозвучало в его ушах чуждо, но он в ту же минуту припомнил, что слышал о Лобачеве от того же своего друга:. Лобачев вел с ним торговые дела по имению, покупал у него лен, табак и еще что-то. - Хлам! - сказал лакей, появившись в коридоре. - Да, хлам,- согласился Никодим и в нерешительности от вопроса, что делать, открыл второй шкаф - ржавый замок опять прозвенел, скрипучие петли еще раз пропели, но увидел он за дверью те же три полки и на каждой, из них было три ящика. На ящиках можно было прочесть адреса, написанные все теми же неестественными буквами: "Сидней", "Чикаго" и еще что-то - с отправителем Феоктистом Селиверстовичем Лобачевым. Чувство тоски охватило Никодима - будто он хотел уйти куда-то и нужно ему очень, а вот какие-то мелкие и глупые причины приковали его к месту. Он открывал шкаф за шкафом - третий, четвертый и пятый до последнего; все в них было одинаково - десять шкафов, тридцать полок, девяносто ящиков... - Нужно телеграфировать другу, что все это значит? Подобная мысль вспыхнула у Никодима, но и исчезла в то же мгновенье: "Лучше поехать к Лобачеву и предложить ему забрать всю эту дрянь. В самом деле, моя квартира ведь не склад и я не экспедитор". С таким решением, справившись еще раз по ящикам об адресе Лобачева, Никодим оделся, вышел и нанял извозчика на Надеждинскую. По дороге он сообразил, что час уже поздний и лучше было бы позвонить Лобачеву по телефону. "Ах, все равно,- добавил он к своему соображению:не велик барин г. Лобачев". На повороте у Невского на Надеждинскую сломалось у пролетки колесо. Падение было благополучным, но Никодим, встав, вслух заявил: "Дурная примета, и вообще всюду чертовщина". Извозчик обиженно принялся возражать, но Никодим сунул ему монету и, нисколько его не слушая, поспешил отыскать нужный дом. Тот был недалеко...
ГЛАВА Х
О ведьме и о сером цилиндре. Перейдя широкий двор и поднявшись в третий этаж, Никодим увидел на дверях квартиры № 7 две медные дощечки: на одной, прибитой направо, черными жирными буквами стояло "Феоктист Селиверстович Лобачев" - дощечку эту кто-то принимался отвинчивать и вывернул уже из четырех винтов два. На другой дощечке, изящной, небольшой, опытный резец красивыми, но мало заметными буквами начертал: NN - имя и фамилию дамы. Я ставлю NN потому, что даму эту, и сейчас проживающую здесь, многие знают - называть ее считаю неудобным, а выдумывать другое условное имя взамен ее, прекраснейшего и незаменимого, не хочу. Необычное сочетание разнородных иностранного имени и фамилии госпожи NN заставило Никодима задать себе вопрос - француженка она или англичанка? И раздумывая об этом, он простоял перед дверью минут пять, пока не вспомнил, зачем собственно пришел и что следует позвонить. На звонок Никодима дверь отворилась сразу - буд-то звонка его там ждали. Отворила дверь высокая дама ..молодая, стройная, светловолосая (сама госпожа NN. как Никодим догадался). В перв'ом приветствии ее человеку совершенно незнакомому, в легком изгибе и быстром, но плавном склонении фигуры - было столько очаровательного, что Никодим не удержался и в восхищении воскликнул "ах!". Она лукаво и строго, но едва заметно улыбнулась с видом не обратившей и малейшего внимания на его неуместное восклицание. Он же чувствовал себя крайне неловко и, в смущении, вместо того, чтобы спросить о Лобачеве, ждал первый вопроса от нее. Она помолчала, но не выдержала, наконец, и сказала: что же вам нужно?" - Феоктист Селиверстович Лобачев дома? - отвечал Никодим вопросительно. - Нет. Феоктист Селиверстович на днях отсюда выехал. Голос ее звучал мягко, ласково, но с какой-то грустью. Говорила она по-русски весьма хорошо, и с тем же неуловимым очарованием, с каким приветствовала Никодима. Лишь едва заметные оттенки произношения, некоторая мягкость согласных изобличали в ней иностранку. Все мысли и чувства Никодима устремились вдруг к ней. О Лобачеве он уже не думал и сразу почувствовал, что путается, когда начал было о нем: "Позвольте вас спросить..." Она вывела Никодима из затруднения, уяснив себе, в чем дело, и быстро сказав: "Вам нужен его адрес? Обождите, пожалуйста: он у меня записан - я сейчас поищу и скажу". И отвернулась, движением руки показав, что он должен следовать за ней. Никодим вошел в переднюю. Он сразу обратил внимание на две вещи в той комнате: на обыкновенную керосиновую лампу в двадцать линий, стоявшую на столике перед зеркалом, и на необыкновенный мужской цилиндр: очень высокий, светло-серый и к тому же мохнатый, помещавшийся на стуле рядом со столиком. Лампа горела, хотя освещение в квартире было электрическое, абажура на ней не было. На цилиндре же сверху была надета дамская шляпа со страусовыми перьями, но г-жа NN эту шляпу мимоходом сняла. "На что ей лампа?" удивился Никодим. Но она не дала ему времени подыскать ответа, вдруг резко повернувшись и резко сказав: "Собственно, что вам нужно? Адрес господина Лобачева вы можете узнать у дворника или швейцара. Оставьте мою квартиру, прошу вас". Она была недовольна чувствами Никодима, а не его поведением: Никодим вел себя скромно и с достоинством. Чувства Никодима ей было нетрудно угадать. Но он уже и сам понял, что влюблен в нее, и не повиновался ее приказанию. Ей же стало вдруг жалко, что резкостью своею она обидела его. Опираясь обеими руками о край столика, на котором горела керосиновая лампа, она стояла и глядела на Никодима - пристально, совсем по-иному, чем первый и второй раз: в глазах ее светилась уже не любезность, а ненависть с плохо* скрытой любовью. И эта двойственность выражения еще больше шла к ней, чем любезность,- ко всему, что сквозило в ней, изливалось из нее, к самому облику ее, к цвету волос и даже к прическе и платью. Никодим сделал еще два-три шага и только столик остался преградой между ними. - Ведьма,- сказал Никодим вслух. - Ведьма,- утвердительно повторила она за ним. Он схватил ее с силой за правую руку, повыше кисти. Она рванулась в сторону, но вдруг стихла и спокойно сняла свободной рукой стекло с горящей лампы, совсем не боясь обжечься. Прежде чем Никодим успел что-либо сообразить, она этим стеклом неожиданно ловко ударила его по лицу. Он почувствовал острую боль и будто электрический разряд в себе, вместе с противным запахом обожженной кожи. В нем сейчас же вспыхнула жгучая злоба, заскрипев зубами от боли, в первый миг он выпустил было ее правую руку, но тут же ухватился обеими руками за левую, пригибая противницу к столу. Она тоже сжала зубы от боли, так как пальцы Никодима были цепки и давили все круче и крепче. Пытаясь освободиться, она рванулась в сторону, но только кости её хрустнули. Тогда она перехватила стекло правой рукой - Никодим вцепился в правую руку: у него был один страх, что она опять ударит его стеклом. - Оставьте,- сказала она повелительно,- уйдите. - Я не уйду! - ответил он твердо. - Не уходите, но отпустите руки. - Положите стекло, тогда я отпущу руки.