Лагардер разил без промаха, приклад его ружья крушил черепа бродяг.
Кругом по-прежнему царил кромешный мрак, и лишь слабый свет факела разливался над полем битвы.
Девушка все так же стояла, прижавшись спиной к скале и высоко подняв руку, сжимавшую факел. Трепещущие блики обрамляли ее лицо сверкающим ореолом. У нее была смуглая кожа и черные волосы, как у цыганок из Эстремадуры[41]… Она словно обратилась в камень и очень напоминала тех красавиц рабынь, которые служили живыми светильниками во дворцах вельмож во времена мавританского владычества.
Контрабандист по имени Педро повстречал ее нынче утром в горах. За Педро шла толпа нищих, которых он нанял за одну-две монетки, в зависимости от возраста и силы каждого.
– Я тоже пойду с тобой, – сказала девушка контрабандисту. – Но денег мне не надо… Я хочу посмотреть, как прольется кровь.
– Дело твое, можешь рисковать жизнью, если тебе это нравится, – ответил Педро. – Но нам больше не нужны женщины. Если хочешь, мы поручим тебе издалека следить за этими чужаками. Ты согласна?
– Нет… Я пойду с тобой.
До самой последней минуты никто, даже она сама, не знал, что же станет делать девушка во время сражения.
Но как только вечерний сумрак залил ущелье, красавица побежала в ближайшее селение за факелом. Ей вовсе не хотелось, чтобы ночная тьма скрыла от нее подробности схватки.
У входа в расселину собралось около тридцати бандитов, и девушка знала, что это еще не все наемники, а только часть их, хотя и большая. (Читатель, как мы надеемся, помнит, что Пейроль сговорился с пятьюдесятью разбойниками.)
Когда же вдали показались те, кого поджидал этот многочисленный отряд, она с удивлением обнаружила, что их всего-навсего четверо. Во главе маленькой кавалькады ехал очень красивый кавалер с открытым и благородным лицом. И тут девушка поняла, что речь шла не о честной борьбе, а об убийстве.
Сердце ее тревожно забилось. Она крепко сжимала факел, желая, чтобы его свет помог четверке храбрецов.
…Трупы с тяжелым всплеском падали в ручей, устилали собой дорогу.
– Гляньте-ка, – воскликнул шевалье, – похоже, этих мерзавцев стало гораздо меньше! На коней, разметем оставшийся сброд!
Но этого не понадобилось: путь, как по мановению волшебной палочки, стал свободен.
Бандиты, лишившись своего предводителя и понимая, что продолжение боя только увеличит их потери, тихо и незаметно отступили в скалы.
– Негодяи так и не вернули мне мою шляпу, – возмущенно произнес Кокардас, – а в этих краях такое жаркое солнце…
– В Бургосе ты купишь себе другую, – со смехом ответил Лагардер.
– Не смейся, малыш! Ни одна шляпа не сравнится с той, что я лишился по милости этих мерзавцев. Она была почти что новая. Я никогда не расставался с ней, и даже в ту страшную ночь, когда убили герцога Неверского, она украшала мою голову. Эта шляпа была моей неотъемлемой частью.
В ущелье, помимо наших героев, осталась только девушка, по-прежнему крепок сжимавшая в руке факел. Теперь она спрыгнула с камня, служившего ей пьедесталом, и встала на обочине дороги.
Сражение длилось не меньше часа, и Лагардер понимал, что надо торопиться: он не любил терять время.
Однако, заметив цыганку, шевалье решил порасспросить ее кое о чем. Пустив лошадь в галоп, он стремительно поскакал по тропе. Проезжая мимо девушки, он наклонился, обхватил ее за талию, легко, словно перышко, поднял над землей и посадил к себе в седло.
Итак, Лагардер мог разговаривать с цыганкой, не теряя ни секунды драгоценного времени.
Глаза девушки вспыхнули от радости. Она одной рукой обвила шею шевалье и, восхищенно глядя на него, поудобнее устроилась в седле.
В другой же руке она продолжала сжимать факел. Ветер, свистящий в ушах всадников, трепал его длинный огненный шлейф, и мечущиеся блики играли на лицах пятерых людей и крупах трех лошадей. Лаго сидел за спиной Паспуаля, Лагардер вез с собой в седле юную цыганку.
Один лишь Кокардас ехал без спутников, и поэтому никто не мешал ему оплакивать дорогую его сердцу шляпу.
– Вы храбрец! – прошептала девушка на ухо Анри. – Если хотите, я стану вашей служанкой…
За свою полную приключений и треволнений жизнь шевалье научился отличать подлинные чувства от мнимых, а лицемеров от людей искренних. И сейчас сердце подсказывало ему, что девушка не была вражеской лазутчицей.
– Вы пришли в это ущелье давно? – спросил он.
– Утром. На рассвете контрабандисты объезжали Сьерру, вербуя себе подручных… Здесь их легко найти, стоит только показать туго набитый кошелек. Местные жители так бедны…
– Особенно женщины, – усмехнулся Лагардер. – Ведь вы тоже были вместе с ними.
Цыганка потупила взор.
– Я никогда не оскверняла рук деньгами убийц, – тихо ответила она. – Я пришла сюда сама. Внутренний голос нашептывал мне, что я могу оказаться полезной. Увидев, что вас так мало, а ваших врагов так много, я зажгла факел, чтобы вы могли видеть, откуда вам грозит опасность…
– Это правда? – с сомнением в голосе спросил Лагардер.
– Клянусь! – воскликнула она, подняв руку. Ее звонкий голос звучал так искренне, что последние сомнения покинули душу шевалье.
– Благодарю вас, дитя мое, – взволнованно произнес он. – Что я могу сделать для вас?
– Вы приехали из Франции? – спросила она.
– Да…
– Из Парижа?
– Да, я еду из Парижа. Но почему вы спрашиваете?
– Не слышали ли вы о молодой цыганке, вроде меня, бежавшей из Испании вслед за французским посланником? Она была моей подругой, я любила ее… Мы вместе танцевали бамболео на Пласа Санта в Мадриде… С тех пор как она уехала, мне очень грустно.
– Как ее звали?
– Цыгане звали ее Флор. Но я знаю, что она приняла крещение и получила новое имя – Мария де ла Санта-Крус.
От изумления шевалье едва не упал с коня. Неужели это юное создание может помочь ему в деле спасения Авроры и доньи Крус? Ведь, несмотря на все его усилия, обе девушка по-прежнему оставались узницами Гонзага.
– Донья Крус, или Флор, если вам так больше нравится, – справившись с волнением, сказал он, – проехала здесь чуть меньше трех часов тому назад.
– Не может быть! Я бы обязательно заметила ее. Я с раннего утра не покидала ущелья.
– Она была не одна, с ней в карете ехала и другая девушка.
– Но откуда вы взяли, что здесь появлялась какая-то карета? – удивленно спросила цыганка.
Лагардер решил, что дикарка плохо понимает его или что-то путает.
– Напрягите вашу память, дитя мое, – вновь обратился он к девушке. – Карету должны были сопровождать восемь французских дворян. Один из них как раз и отдал приказ убить меня.
– Кажется, теперь я понимаю, – ответила цыганка, поразмыслив немного. – Они устроили вам ловушку здесь, а сами отправились другой дорогой, на Памплону и Сарагосу.
Ее проницательность приятно удивила Лагардера.
– Возможно, ты и права, – признал он. – Это еще одна хитрость Гонзага и Пейроля. Они дорого мне за нее заплатят.
– Гонзага! – тотчас же воскликнула цыганка. – Именно так звали французского посланника, который увез Флор в Париж… Так, значит, он ваш враг?
– И притом смертельный! – помрачнев, ответил Лагардер.
– А она?
– Донья Крус? Это лучшая подруга мадемуазель де Невер, моей невесты… Сегодня вечером я хотел быть в Бургосе, чтобы вырвать их обеих из лап Гонзага.
Голос шевалье дрожал. Филипп Мантуанский вновь ускользнул от него, увезя с собой девушек. Где же они теперь, как ему отыскать их?
«До сих пор, – думал шевалье, – я следовал за ними по пятам, знал каждый их шаг. Настичь их было только вопросом времени. Но теперь мы пересекли границу Франции, и я не знаю намерений подлого похитителя!..»
Терзаемый ужасными предчувствиями, Лагардер опустил голову; он ехал молча, пытаясь заглушить скорбь и сосредоточиться: ему предстояло решить, что делать дальше и как спасти Аврору. Цыганка безмолвно наблюдала за ним.