– Для моего убежища, которое никто не посещает, это слишком! В любом ином случае я бы вам решительно отказал. Но раз дело касается больной девушки – я покоряюсь. Следуйте за мной и убедитесь, достойны ли неустроенные покои, которые вы найдете в этом доме, принять ее.
Пейроля поразили манеры высокородного вельможи, и он больше смотрел на хозяина, чем на те несколько комнат, которые показывал ему старик.
Эти помещения содержались в относительном порядке. Их окна выходили на безбрежную равнину. Стены были выбелены известкой, старая мебель скрипела и шаталась, но освещенные солнцем комнаты казались веселыми и светлыми. Все было вымыто, вычищено, а кое-где даже сохранились следы былой роскоши.
– Превосходно, – сказал Пейроль и вытащил кошелек с золотыми монетами. – Вот плата за жилье. Если вам мало, я готов прибавить.
Старый гранд кротко отстранил кошелек и сказал:
– Вам придется покупать еду и все прочее, что понадобится вашим людям. Сам я не смогу вам в этом помочь: я живу здесь затворником.
– Значит, вам тем более не следует отказываться от вознаграждения.
Голос старца посуровел:
– Мне ничего от вас не нужно, сударь; я полагал, что вы поняли это.
Фактотум принца Гонзага развел руками.
– Извольте простить меня, – пробормотал он. – Как ваше имя?
– Вам нет дела до моего имени, сударь, и позвольте мне не называть его. Можете привезти сюда больную, когда вам будет угодно.
– Завтра или послезавтра, – отвечал господин де Пейроль. – Вы можете быть уверены в искренней признательности принца Гонзага. Он не забывает оказанных ему услуг!
– Я оказываю эту услугу вовсе не ему – и давно уже отвык надеяться на людскую признательность.
Пейроль поклонился и вышел. Загадочный хозяин разрушенного замка сильно заинтриговал его. Но на постоялом дворе ему не удалось удовлетворить своего любопытства: о старике никто ничего не знал.
Мы уже слышали, как Гонзага объявил донье Крус, что отныне она и Аврора будут жить в этих мрачных, искрошившихся каменных развалинах, прилепившихся к бесплодной скале у входа в долину.
По правде говоря, принц был сильно недоволен, что владелец руин отказался продать свое «поместье». Теперь в игру приходилось включать еще одного человека – незнакомого и вдвойне опасного оттого, что он скрывал свое имя и прошлое.
– Он кажется честным человеком, – заметил Пейроль.
– А окажется отпетым негодяем! – воскликнул принц Гонзага. – Да и что ты понимаешь в честных людях? Как ты с таким договоришься? – негодовал Филипп Мантуанский. – Вот если бы он был похож на тебя, ты бы с ним отлично поладил!
Как всегда, когда принц был не в духе, он вымещал свое раздражение на верном слуге. Тот лукаво возразил:
– Поладить можно с кем угодно. Особенно с покойником…
Гонзага понимал и принимал такие намеки. Впрочем, искать другое убежище было некогда – да и удастся ли где-нибудь найти столь же надежное укрытие? Кому придет в голову искать здесь Аврору де Невер?
Итак, он отправился в Мадрид, положившись на хитроумие своего фактотума.
– Следи за ней хорошенько, – приказал он, отъезжая, – а того человека берегись!
– Будьте покойны, монсеньор: скоро дом освободится от лишних жильцов и я стану в нем полным хозяином!
Это означало: дни старца сочтены. Пейроль и не предполагал, что ему предстоит столкнуться с той силой, которую одни называют цепью роковых случайностей, другие же – промыслом Божиим…
На другой день прибыл медик из Сарагосы – не столько врач, сколько мошенник – и прописал больной кровопускание и клистир.
К этому сводилась вся медицинская практика того времени: человека, который пытался заикнуться о чем-то ином, тут же объявляли шарлатаном. Методы врачевания той эпохи и их результаты хорошо видны на примере судьбы герцогини Беррийской. Врач Гарю прописал ей свой эликсир, категорически запретив промывать желудок: в этом случае эликсир превращался в яд. Ширак, лейб-медик герцогини, не послушался и назначил промывание. Дочь регента умерла двадцати четырех лет от роду. Впрочем, беспутная жизнь все равно вскоре свела бы ее в могилу…
Мадемуазель де Невер была так слаба, что никто не сомневался: кровопускание убьет ее. Донья Крус решительно восстала против предписаний испанского врача. Да и Пейролю все было ясно.
– Можно ли доставить больную вон туда, – указал он на замок, – не подвергая ее жизнь опасности?
– Полагаю, что да… впрочем, предварительное кровопускание…
– Шел бы ты к дьяволу, мошенник! – взорвался интендант. – Вот я тебе устрою предварительное кровопускание!
Медик собрал пожитки, поднял с земли брошенный кошелек и скорой трусцой поспешил в Сарагосу. Он надеялся стать домашним доктором богатой дамы и провести у ее постели несколько месяцев – а закончилось все в пять минут. Донья Крус готова была выцарапать ему глаза, но не допустить к больной.
На другой день десять дюжих носильщиков отнесли на тюфяке молодую герцогиню Неверскую в замок Пенья дель Сид.
У дверей ее с церемонным поклоном встретил дон Педро. Увидев Аврору, бледную и прекрасную, он почувствовал глубокую нежность к этому хрупкому существу, искавшему покоя в его бедной обители. Он вспомнил счастливые дни, когда встречал на пороге своих дворцов знатных дам и вельмож. Сердце благородного старца встрепенулось от всплывших в его памяти картин; он и забыл, что стал теперь почти дикарем. Дон Педро не знал, кто эта девушка и откуда она, но сразу полюбил ее, как родную дочь.
Потом появилась Флор. Она приняла старика за очередного клеврета Гонзага и холодно посмотрела на него. Но он ответил ей честным, открытым взглядом, и донья Крус поклонилась хозяину.
Аврору с Флор поместили в большой комнате на втором этаже сарацинской башни. Час спустя больная спала крепким сном, а подруга сидела у ее изголовья. Солнечные лучи пробивались сквозь старые тусклые стекла в свинцовых переплетах и ласково скользили по лицам двух пленниц.
Пейроль же у себя в комнате радостно потирал руки.
«После треволнений последнего времени, – думал он не без удовольствия, – несколько месяцев отдыха в этом тихом уголке пойдут мне на пользу. Роль у меня здесь нетрудная – бурь не ожидается, удары шпагой не грозят…»
Затем он наскоро оделся и отправился к хозяину дома.
Давно уже фактотум принца Гонзага не пребывал в таком отличном настроении, на его лбу почти разгладились морщины – следы постоянных забот о расположении Гонзага и вечного страха перед встречей с Лагардером.
Пейроль нашел старика во дворе – тот кормил птиц. Птицы доверчиво склевывали крошки хлеба прямо с его ладоней. На интенданта эта картина произвела огромное впечатление.
«Совесть этого человека, – подумал он, – должна быть кристально чистой, а характер – даже слишком прямым. Надо хорошенько последить, чтобы он не совал носа в наши дела».
Услышав шаги, дон Педро обернулся.
– Сударь, – поклонился ему Пейроль, – занятие, за которым я вас застал, доказывает доброту вашего сердца. Поэтому осмелюсь обратиться к вам с просьбой.
– Что же вам угодно, сударь?
В тот день сердце дона Педро более чем когда-либо было исполнено нежности и доброты: он радовался, что совершил доброе дело, приютив еще одну раненую пташку… Оттого ему и было так приятно уделить толику милосердия ее небесным сестрам.
В голове у него вдруг промелькнула мысль:
«Бедная малютка похожа на голубку с подбитым крылом. Но кто же тот негодяй?..»
Благородный старец посмотрел на Пейроля и понял, что этот человек привык лгать.
«Так кто же? Гонзага? Или он сам?» – продолжал размышлять дон Педро.
Интендант сказал с улыбкой:
– В мои обязанности входит всемерная забота о юных особах, которых вы столь любезно приняли в своем доме, и я уже вижу: без вашей помощи мне не обойтись. Не скажете ли вы, где нам найти женщину, которая спасет нас от голодной смерти так же, как вы спасаете этих птичек?