Флор вспыхнула и вскричала, даже не пытаясь скрыть восторга:
– Кто такой Шаверни? Ты только приведи его сюда вместе с Лагардером – и против них не устоит целая армия!
– Они разыскивают друг друга, – сказала Марикита, – но как знать, повстречаю ли я в Сарагосе сразу обоих? Скажу тебе прямо, сестрица, – не очень-то я в это верю.
Донья Крус опустила голову, и на ресницах ее заблестели крупные слезы.
– Ты его очень любишь? – спросила маленькая цыганка.
– Кто тебе сказал, что я его люблю? – покраснела Флор.
– Я вижу. Зачем ты скрытничаешь? Я не заслужила этого – я всегда была с тобой откровенна.
– Прости меня… Да, это так – я люблю его!
Марикита погрузилась в размышления.
«Что ж, – печально думала она, – значит, одну меня никто не полюбил? Делать нечего: поживем – увидим. Прежде всего – пусть будут счастливы они… А там, быть может, найдется честный человек, которому и я смогу отдать свое сердце…»
И она уверенно сказала:
– Будет тебе Лагардер, будет тебе маркиз Шаверни! Я приведу их к вам: завтра одного, а потом и другого!
Затем цыганочка спустилась к отцу и сказала:
– Совсем скоро в замке Пенья дель Сид произойдут удивительные события! В полночь я вернусь не одна. Ты можешь смело пожать руку человеку, который придет вместе со мной.
– Кто же он?
– Жених молодой герцогини. Имя свое он назовет тебе сам, и это же имя будет написано клинком на лбу у Пейроля. Кстати, если этот бандит захочет в мое отсутствие увезти отсюда девушек, сбрось его со стены.
– Это будет убийство, – возразил дон Педро де Валедира. – Моя рука еще достаточно тверда, чтобы скрестить с негодяем шпагу в честном поединке.
– Убийство? – фыркнула девушка. – Нет, просто правосудие. Сохрани свой клинок незапятнанным, отец: кровь этого человека осквернит его.
– Какие же он совершил преступления?
– Все, какие только можно вообразить!
Весь день Марикита провела в комнате больной, но интендант, постоянно сновавший мимо их двери, так и не смог узнать, о чем они говорят. Слух у цыганок был тонкий: едва на лестнице раздавался звон шпор Пейроля, девушки тотчас замолкали или принимались болтать о пустяках.
К вечеру заговор был составлен во всех подробностях. Маленькая цыганка должна была вернуться через сутки вместе с Лагардером, Кокардасом, Паспуалем и баском, а может быть, и с Шаверни. Разве мог противостоять Пейроль даже одному Лагардеру? Короче говоря – победа обеспечена.
– Если мы не придем вовремя, – добавила Марикита, – если какие-нибудь непредвиденные обстоятельства задержат нас даже на целый день – не беспокойтесь: мы все равно появимся.
На другое утро, едва лучи солнца позолотили вершины скал, Марикита отправилась в Сарагосу. Она спешила – то бежала, то скакала, как козочка, быстро продвигаясь вперед по неровной, но так хорошо знакомой ей дороге.
На сердце у цыганки было легко и радостно, она то и дело принималась распевать, словно вольная пташка, и не один погонщик мулов подарил улыбку и сказал ласковое слово красавице с быстрой поступью и разрумянившимися щечками.
Когда она миновала ворота Сенеха, на Санта-Мария дель Пилар часы били полдень.
Условленный час наступил. Марикита побежала еще скорее…
У Новой башни никого не было.
X. ШЕЛКОВЫЙ КОШЕЛЕК
Много часов провела маленькая цыганка у каменной ограды Новой башни, не сходя с места и тревожно оглядывая безмолвные улицы вокруг площади. Она не смела никуда отойти: вдруг те, кого она ждет, придут сюда, пока она будет разыскивать их по всему городу?
Время шло. Ей с Лагардером уже никак не успеть к полуночи в замок!
Или шевалье не поверил ей? Возможно, решил, что она все равно не придет на свидание – захочет бросить его и вернуться к прежней своей вольной жизни?
Эта мысль причинила Мариките такую боль, что девушка не смогла сдержать судорожных рыданий, ничком упала на землю и заплакала.
Но вскоре Марикита подняла голову: прямо у нее над ухом била копытом лошадь. Цыганка увидела двух всадников. Один из них с участием глядел на нее. Он спрыгнул с коня, протянул руку и помог девушке подняться.
– Что с тобой, бедняжка? – спросил он. – Почему ты так плачешь?
Голос всадника был нежен и ласков, сам он – молод и хорош собой. Его лицо было не таким загорелым, как у испанцев.
Марикита старалась вспомнить, где она видела этот прямой, открытый взгляд, невольно внушающий доверие.
Всаднику ее мордашка тоже показалась знакомой.
– Я узнал тебя, – сказал он, подумав. – Я тебя встретил на дороге из Сеговии в Мадрид. Тогда ты от меня убежала – теперь же все расскажешь, не уйдешь!
Но это была не угроза: молодой человек говорил весело и благодушно.
– Только скажи сперва, отчего ты плачешь. Кто-нибудь обидел тебя? Так назови мне имя этого негодяя – и он дорого заплатит за твои слезы!
Откуда эта таинственная незримая связь двух незнакомых людей? При первом же звуке его голоса она поняла, что он благороден и добр. При одном только виде ее слез он не только проникся горячим сочувствием, но и немедленно бросился ей на помощь.
– Нет, – отвечала она ему, – мне не на кого жаловаться.
– В чем же дело? Ты голодна? Вот мой кошелек…
Он вынул из-за пазухи шелковый мешочек. Сквозь дорогую материю просвечивали золотые монеты. Глаза цыганки широко раскрылись и засверкали, как раскаленные угли.
Отчего? От алчности? Всадник так было и подумал. С огорченной улыбкой он протянул цыганке золотую монету, но та не взяла ее.
Она оттолкнула протянутую руку:
– Мне не нужно того, что там лежит, покажи мне только сам кошелек.
– Зачем?
– Покажи – я прошу тебя!
Это была не просьба, а крик души, вырвавшийся из. трепещущей груди. Молодой человек протянул кошелек.
На нем был вышит герб: в лазоревом поле серебряное стропило, сопровожденное тремя головами мавров натурального цвета две над одной; щит поддержан двумя золотыми леопардами с червлеными[66] горизонтальными полосами и червлеными же когтями; над щитом маркграфская корона. На другой стороне кошелька красовалось имя владельца.
В геральдике Марикита не разбиралась и герб долго не разглядывала, но, прочитав имя, она побледнела и выронила кошелек из рук. Если бы всадник не поддержал ее, она бы и сама рухнула на землю.
– Шаверни!.. – прошептала она, когда немного пришла в себя.
– Да, я Шаверни. Черт! Откуда ты меня знаешь?
Цыганочка выпрямилась, успокоилась и негромко сказала:
– Донья Крус ждет вас.
Маркиз так и подскочил:
– Донья Крус?! Вот это славно, провалиться мне к чертям! Ты знаешь, где донья Крус?
– Да, я знаю, где мадемуазель де Невер с доньей Крус. Вот только не знаю, где шевалье де Лагардер: я жду его здесь с самого полудня, чтобы отвести к ним. Если он не придет – все пропало.
Маркиз испустил радостный клич – так ржет боевой конь, почуяв запах пороха.
– А вот и нет, милая моя! – воскликнул он. – Совсем не все пропало! Пойдем со мной – здесь толком не поговоришь. Расскажи мне все, что тебе известно, и хотя шпага моя не сравнится с клинком Лагардера, ее, думаю, хватит, чтобы освободить молодую герцогиню и будущую – я надеюсь – маркизу.
Он кинул поводья слуге, взял цыганочку под руку и увлек ее в ближайшую харчевню.
Цыганка, уверившись, что перед ней – друг Лагардера, выложила ему все, что произошло с тех пор, как сама она повстречала Анри; девушка поведала о событиях в Мадриде, сообщила, что Кокардас хорошо запомнил того аквадора, который дал ему стакан воды, а главное – рассказала о Пенья дель Сид, где две пленницы ожидали освобождения.
Маркиз упивался ее словами, любовался огнем ее взглядов и отвагой, одушевлявшей ее. Когда Марикита закончила, он пожал ей руку – нежно и целомудренно, словно в благодарность за спасенную жизнь.
– Что же теперь предпринять? – спросил он. – У меня только двенадцать часов, затем я должен вернуться в армию. Впрочем, с тех пор как я впервые увидал этого дьявола Лагардера и полюбовался на то, что он вытворял у регента, я понял, что за двенадцать часов можно успеть немало. Я, правда, всего-навсего Шаверни. Но я сделаю все, что ты скажешь, даю тебе слово!