Вместо ответа дону Франсиско отец Фелисьяны приблизился к своему сыну дону Санчо и взял у него кинжал, затем подошел к Росаньо и обнял его, а Росаньо припал к ногам того, кого он уже признал своим тестем. В ту же минуту опустилась перед отцом на колени и Фелисьяна, и снова у нее потекли слезы, из груди вырвались вздохи, перед глазами все поплыло. Присутствовавшие возликовали. Отец прослыл в народе рассудительным, сын прослыл в народе рассудительным, друзья их — находчивыми и красноречивыми. Коррехидор пригласил виновников происшествия к себе; настоятель святой обители наиобильнейшую предложил им трапезу; паломники приложились ко всем многочисленным, чтимым и богато убранным святыням монастыря, исповедались в грехах своих, причастились святых таин, и за это время — всего они пробыли здесь три дня — дон Франсиско успел послать за ребенком, тем самым ребенком, которого принесла к нему крестьянка и которого Росаньо отдал ночью Периандру вместе с цепочкой, и ребенок оказался так мил, что дедушка, позабыв все обиды, при виде его воскликнул:
— Дай бог здоровья твоим родителям!
С этими словами он взял ребенка на руки, омочил ему личико слезами умиления, а затем осушил их своими поцелуями и отер ему личико своими сединами.
Ауристела попросила Фелисьяну переписать ей то песнопение, которое она пела перед священным образом; Фелисьяна же сказала, что она спела только четыре строфы, а всего их двенадцать, и все двенадцать нужно-де знать наизусть, и она переписала для Ауристелы это стихотворение. Вот оно:
В те дни, когда еще не породил
Крылатых духов разум довременный,
И не пришел в движенье хор светил,
Круговорот свершая неизменный,
И золотым лучом не озарил
Лик солнца изначальный мрак вселенной,
Уже соорудил себе творец
Сверкающий заоблачный дворец.
Заложено смиренье в основанье
Чертога, что воздвигнул царь царей,
И тем несокрушимее все зданье,
Чем это чувство глубже и полней.
Постройке нет предела и скончанья,
Луна песчинкой кажется пред ней,
Она прочней и выше тверди горней,
Морей, и суши, и небес просторней.
На веру опирается она,
И стены ей надежда заменяет;
Цементом милосердья скреплена,
Она, как бог, старения не знает;
Ей никакая стража не нужна —
Ее от зла воздержность охраняет,
А сила, справедливость, мудрость — суть
Врата, к ней открывающие путь.
Вокруг нерукотворного строенья
Лепечут родники живой воды,
И, осеняя их своею тенью,
Шумят вечнозеленые сады,
Где для души, взалкавшей исцеленья,
Взрастают чудотворные плоды,
Где служат ей источником прохлады
Пальм, кипарисов, кедров мириады.
Там ввысь могучий ствол платан вознес,
Благоухает киннамон душистый,
И белизна иерихонских роз,
Как риза херувимская, лучиста;
Там не опасны зной или мороз;
Туда не прокрадется дух нечистый,
Слепителен и славен сей чертог,
Который нам с небес являет бог.
А на земле небесному чертогу
Подобьем служит Соломонов храм,
Где совершенство, свойственное богу,
Наглядно предстает людским очам,
Откуда, — чуть мы подойдем к порогу, —
Свет благодати брызжет в сердце нам.
К тому же нас по милости господней
Мария, как звезда, ведет сегодня.
Едва в ней искра божья занялась,
Едва ее достигла весть благая,
Как выше гордых тронов вознеслась
В своем смиренье девушка простая;
Как с нею вера в душу к нам влилась,
Гнет первородного греха смягчая;
Как в ней все обитатели земли
Свою Эсфирь навеки обрели.
О господа возлюбленное чадо,
Кого на радость людям создал он;
Кем змий, надменный повелитель ада,
Низвержен, сокрушен и посрамлен;
Предстательница наша и ограда,
Тобой наш род от гибели спасен,
Собой ты благость олицетворила
И бога с человеком примирила.
В тебе соединились доброта
И мощь, от века бывшие в раздоре.
О мать того, кем будет испита
За наши вины чаша мук и горя,
Ты, как заря, предтеча дня, чиста!
Смирительница бурь в житейском море,
Ты — слава тех, кто праведен и свят,
Надежда тех, пред кем зияет ад!