Выбрать главу

Тем временем смерклось. Периандр, сойдя с дороги, ведшей в Неаполь, и услыхав журчанье ручья, струившегося под сенью дерев, повалился ничком на его берегу, и хотя он наложил запрет на слова, однако же вздохам не воспретил излетать из груди.

Глава двенадцатая,

в коей открывается, кто такие Периандр и Ауристела

Добро отделяет от зла столь незначительное расстояние, что это как бы две линии, которые, хотя и исходят из отдаленных и разных точек, в конце концов сходятся.

Итак, Периандр в обществе тихого ручейка и лунного света изливал душу в рыданиях. Еще его общество составляли деревья и свежий ласкающий ветерок, осушавший его слезы. Мечты уносили его к Ауристеле, а ветер развеивал его надежды, но вдруг до него долетел чей-то голос; когда же он к нему прислушался, то различил звуки родного своего языка, — он только не мог разобрать, еле слышно говорит этот голос или же напевает; наконец, подстрекаемый любопытством, он пошел на голос и, приблизившись, уловил, что это не один, а два голоса и что они не напевают и не шепчутся, а ведут меж собою беседу. Но особенно его поразило то, что они, находясь вдали от Норвегии, говорили на ее языке. Периандр стал за дерево, так что и он и дерево составили одну тень; как же скоро он затаил дыхание, то первыми словами, достигшими его слуха, были следующие:

— Тебе не нужно убеждать меня, сеньор, что в Норвегии год делится на две половины, — ведь я жил в Норвегии, меня завлекла туда моя горькая доля, — и я знаю, что полгода там царствует ночь, а полгода — день. Что это именно так, я хорошо знаю, а вот почему это так, объяснить не сумею.

Другой голос ему на это ответил:

— В Риме я покажу тебе наглядно, на глобусе, какова причина чудесного этого явления: для того климата это так же естественно, как для здешнего то, что продолжительность суток равна двадцати четырем часам. Я тебе уже рассказывал, что на краю норвежских владений, почти на самом Северном полюсе, есть остров, — говорят, будто это уже край света, во всяком случае край этой его части, а называется остров Тиле, Вергилий же в первой книге Георгик именует его Фуле:

Станешь ли богом просторного моря, чтоб всем мореходам Чтить лишь твое божество, подчинишь ли и крайнюю Фуле…

По-гречески Фуле — то же самое, что по-латыни Тиле, Остров тот величиною с Англию, — может быть, немножко меньше, — остров богатый, обильный всем, что нужно для человеческой жизни. Есть и еще один остров на Северном полюсе, милях в трехстах от Тиле, называется он Фрисландия, открыт он был назад тому лет четыреста, и настолько сей остров обширен, что именуется королевством, и королевство то немалое. Король и правитель на острове Тиле — Максимин, сын королевы Эустокии, отец же его назад тому всего несколько месяцев переселился в иной, лучший мир, оставив двух сыновей: один из них — это наследный принц Максимин, о котором я уже упоминал, а другой — юноша с душою возвышенною, по имени Персилес, наделенный в избытке всеми дарами природы, любимейший сын своей матери. Я не имею довольно слов, дабы описать совершенства Персилеса, а потому лучше уж о них умолчать — боюсь, как бы с моими слабыми способностями их не принизить; я его люблю, я был его воспитателем, я пестовал его, когда он был еще малым ребенком, и я мог бы много о нем рассказать, и все же, дабы не умалить его достоинств, предпочитаю на них не останавливаться.

Периандр слушал, слушал, и вдруг его осенило: да ведь это же Серафид, его воспитатель, а беседует он с итальянцем Рутилио, который время от времени вставлял свои замечания, так что Периандр и его узнал по голосу. Нетрудно вообразить, как был изумлен Периандр, изумление же его все возрастало по мере того, как Серафид, — а это был именно он, — рассказывал дальше: