И подписалась. После нее записала в тетради Констанса:
«Выбирая себе мужа, девушка должна руководствоваться не чужим, а лишь своим собственным мнением».
И подписалась. Фелис Флора также оставила запись в тетради:
«Сила послушания — великая сила, но она значительно уступает силе влечения».
И подписалась. Затем настала очередь Беларминии, и она написала:
«Женщине должно уподобиться горностаю: горностай предпочитает быть пойманным, лишь бы не выпачкаться в грязи».
И подписалась. Последней сделала запись прелестная Делеазир:
«Все, что совершается на этом свете, зависит от случая, в особенности женитьба и замужество».
Вот какие записи сделали в тетради наши дамы и наши странники, и испанец остался ими очень доволен и всех поблагодарил; Периандр же спросил его, знает ли он наизусть какой-либо из занесенных в тетрадь афоризмов и не мог ли бы он предложить его их вниманию, а испанец на это ответил, что сейчас он им скажет один афоризм и что ему особенно понравилась стоящая под ним подпись. Афоризм гласил:
«Ничего не желай, и ты будешь самым богатым человеком на свете».
Подпись же стояла под ним такая: Дьего де Ратос, по прозванию Горбатый, сапожник, чинящий старую обувь, проживающий в Тордссильясе[62] — местечке в Старой Кастилии, близ Вальядолида.
— Подпись длинна и растянута, — заметил Антоньо, — зато более краткого и сжатого афоризма нельзя себе представить, честное слово! И мысль в нем выражена ясно: если человек чего-либо желает, значит ему чего-то недостает, а если ничего не желает, значит он ни в чем недостатка не терпит, а потому он и есть самый богатый человек на свете.
Испанец обнародовал и некоторые другие афоризмы, и они послужили отменной приправой и для беседы и для ужина. Он подсел к нашим путешественникам и во время ужина между прочим сказал:
— Я и за две тысячи дукатов не продам эту книгу мадридским книгоиздателям. Все они норовят получить право на издание бесплатно или по дешевке, так что автору прямой убыток. Справедливость, впрочем, требует заметить, что иной раз книгоиздатель купит у автора книгу, напечатает, думает нажиться, ан, глядь, все пропало: и труд и деньги. Что же касается моей книги афоризмов, то тут с первых же строк видно, что это книга полезная и для издателя выгодная.
Глава вторая
Испанский странник с полным правом мог бы озаглавить свою книгу История странствий, составленная разными авторами, и это в точности соответствовало бы истине, ибо сочинители ее — всё люди или странствовавшие или странствующие. Что же касается наших странников, то их позабавила подпись Дьего де Ратос, сапожника, чинящего старую обувь, и заставило призадуматься изречение ламанчца Бартоломе по поводу того, что нет более тяжкой обузы, чем распутная жена; это означало, что Бартоломе уже восчувствовал тяжесть обузы, которую он взвалил себе на плечи, связавшись с девицею из Талаверы.
Путешественники продолжали толковать об этом и на другой день, уже простившись с современным испанцем, новомодным автором новых превосходных книг, и в тот же день они воспряли духом, завидев издали Рим, радость же духовная оказала благотворное действие и на их телесное здравие. Исполнились веселья сердца Периандра и Ауристелы, убедившихся, сколь близки они к заветной цели, равно как и сердца Крорьяно. Руперты и трех француженок, ликовавших по случаю благополучного исхода и счастливого конца их путешествия; разделяли всеобщую радость и Констанса с Антоньо. Солнце находилось в зените и потому, хотя оно стояло сейчас выше, чем в какое-либо другое время дня, особенно сильно жгло и палило. Справа виднелась роща и манила путников укрыться под ее сенью, и у путников возникла мысль не только побыть в лесу, пока не спадет полдневный жар, но даже тут и переночевать, а в Рим прийти на другой день.
Так они и поступили и по мере продвижения в глубь леса, восхищаясь его красотою, восхищаясь родниками, бившими из земли, ручьями, прятавшимися в траве, все более укреплялись в этом своем решении. И так далеко они зашли, что когда наконец обернулись, то убедились, что с большой дороги никто бы их теперь не разглядел. Долго выбирали они место, где бы расположиться на отдых, — слишком велик был выбор: везде было одинаково красиво и одинаково безопасно, — и вдруг Ауристела случайно подняла глаза и увидела, что на ветке зеленой ивы висит портрет: на дощечке в четвертушку листа величиною было изображено лицо прекрасной женщины. Когда же Ауристела всмотрелась в его черты, то ей стало ясно, что это ее портрет, и в замешательстве и изумлении она показала на него Периандру. Между тем Крорьяно заметил на траве следы крови и показал на свои перепачканные в еще теплой крови ноги. Портрет, который, кстати сказать, Периандр поспешил снять с дерева, а также кровь, на которую указал Крорьяно, привели всех в смущение, и все загорелись желанием узнать, кто же владелец портрета и чья тут пролилась кровь. Ауристела не могла себе представить, кто, где и когда ухитрился написать ее портрет, а у Периандра вылетело из головы, что говорил ему слуга герцога Намюрского: художник-де, писавший портреты трех француженок, сумеет написать портрет и Ауристелы, даром что он почти ее не видел; если б Периандр вспомнил этот разговор, им всем не пришлось бы теряться в догадках.
Следы крови привели Крорьяно и Антоньо к купе мощных дерев; под одним из них сидел на земле видный из себя и залитый кровью странник и обеими руками держался за сердце. Увидевши это, Антоньо и Крорьяно пришли в ужас, особливо Крорьяно, ибо, бросившись к раненому, подняв его окровавленную и свесившуюся на грудь голову и отерев ему лицо, он тотчас же убедился, что перед ним, вне всякого сомнения, герцог Намюрский, и удостовериться в этом не помешало Крорьяно даже то обстоятельство, что герцог был не в обычном своем одеянии, — так хорошо Крорьяно знал своего друга.
Раненый герцог или, вернее, тот, кто представлял собою тень прежнего герцога, не открывая залитых кровью глаз, невнятно заговорил:
— О ты, что позавидовал моему благополучию! Зачем ты не поднял повыше руку и не поразил меня прямо в сердце? Ты бы там обнаружил еще более живой и еще более похожий портрет, нежели тот, который ты сорвал с моей груди и повесил на дерево, дабы он не служил мне щитом и талисманом в нашем с тобой поединке.
Не успел он произнести эти слова, как подоспела Констанса; сердце у нее было нежное и отзывчивое, а потому она, не вслушиваясь в жалостные слова герцога, нимало не медля осмотрела его рану и постаралась остановить кровотечение.
Подобного рода происшествие ожидало и Периандра с Ауристелой: кровавые следы вели дальше, и, пойдя по этим следам, они обнаружили в зарослях высокого зеленого тростника еще одного странника — этот также был весь в крови, только на лице у него не было ни единого пятнышка, и он ничем его не прикрывал; следственно, Периандру и Ауристеле не пришлось отмывать ему лицо и не нужно им было пристально в него вглядываться, чтобы узнать в нем принца Арнальда, который, по всем признакам, был жив, но потерял сознание. Когда же он очнулся, то первым делом попытался встать и сказал:
— Ты не унесешь с собой портрета, злодей! Портрет принадлежит мне, это моя святыня! Ты у меня его похитил, я же тебя ничем не оскорбил, и ты еще хочешь отнять у меня жизнь!
Нечаянная встреча с Арнальдом бросила Ауристелу в дрожь, но, хотя прямой ее долг был бы оказать ему помощь, она не осмелилась подойти к нему, оттого что боялась Периандра, Периандра же чувство благодарности купно с чувством сострадания заставило приблизиться к Арнальду; он взял принца за руки и сказал ему вполголоса, дабы не сделать всеобщим достоянием того, что принц, быть может, хотел утаить:
— Придите в себя, сеньор Арнальд, и вы тотчас же удостоверитесь, что вас окружают лучшие ваши друзья. Не отчаивайтесь — бог не без милости. Повторяю: откройте глаза — и вы увидите вашего друга Периандра и навеки вам благодарную Ауристелу, всегда готовых к услугам. Поведайте нам свою беду, расскажите нам обо всем, что с вами случилось, я же ручаюсь вам и за себя и за Ауристелу, что мы, в меру наших сил и уменья, все рады сделать для вас. Скажите нам, ранены ли вы, и если да, то кто ранил вас и куда именно, — тогда мы тотчас примемся лечить вас.
62