– Я это знаю.
Кий подумал, что Гарольд знает как-то подозрительно много: и с историей Монте-Кристо он знаком, и в возвращении Маргариты уверен… И вообще… Впрочем, что «вообще»?
Додумать мысль до конца кот не успел – на стенах тюрьмы заплясали багровые отблески пожара, пробивавшиеся сквозь прутья оконной решетки.
– Мне сдается, что про нас не просто так забыли, – бросил Гарольд, кинувшись к окну. – В городе что-то серьезное происходит… Слушай, тебе надо отправиться за помощью, иначе мы просидим тут до скончания века. Если нас не поджарят, как гусей в жаровне, в огне пожара. Ты ведь в любую щель проскользнешь!
– Легко сказать «отправиться»! – начал было Кий, но замолчал, пораженный действиями Гарольда. Тот схватил два железных прута оконной решетки и с некоторым усилием, но быстро и ловко растянул их в разные стороны.
Железо поддалось, словно оно было гибким и пластичным материалом. Буквально через минуту среди прутьев решетки образовалась выемка, вполне достаточная для проникновения в нее кота приличных размеров.
Кий прыгнул на окно и, вытянувшись, выбрался наружу. И что бы Гарольду было не проделать для него проход раньше?
Картина, открывшаяся коту в тюремном дворе, была необычной, но эффектной – на истоптанных плитах лежало распростертое тело одинокого стражника. Остальные исчезли.
– Что ты видишь? – поинтересовался Гарольд, тоже пытавшийся что-нибудь разглядеть из-за покореженной решетки.
– Во дворе валяется один стражник.
– Он мертв?
– Я бы сказал, это вполне вероятно, если учесть, что у него из спины торчат три стрелы.
– Тогда посмотри, нет ли у него ключей от камер, – попросил Гарольд.
У стражника, которого кот, боявшийся мертвецов, с ужасом осмотрел, ключей не оказалось. Но самый беглый осмотр тюремных помещений показал, что кое-какие камеры уже открыты, и в дверях одной из них торчит ключ, на котором болтается кольцо, унизанное множеством других ключей.
Видимо, те, кто овладел ключами от темницы, свою задачу посчитали выполненной, освободив отдельных, дорогих их сердцу узников (скорее всего, из числа воровского элемента), а всеобщая политическая амнистия в их планы не входила.
Кот, немало помучившись, притащил связку, подобрал ключ и непослушными мягкими лапами открыл дверь в камеру Гарольда, после чего также посчитал, что уже сделал все, что мог.
Вручив освобожденному рыцарю связку ключей, кот предложил Гарольду заняться освобождением оставшихся в неволе узников, а сам, наслаждаясь обретенной свободой, стянул кусок рыбы из миски, приготовленной к ужину в опустевшей комнате стражников, и отправился в город разыскивать Маргариту. Теперь, когда к нему вернулась способность ловить из воздуха информацию, он тоже ощущал присутствие Маргариты в Арконе. Словно бы даже ее голос звучал в ушах кота.
Впрочем, в этом ничего необычного не было – астральной связью со своими хозяйками могли бы похвастаться многие коты и кошки. Могли бы, если бы все они умели говорить, конечно.
– Надеюсь, ты тут не задержишься? – крикнул он Гарольду, взобравшись на тюремные ворота, чтобы спрыгнуть с них с «вольной» стороны. – До скорого…
– Вот эгоистичное животное! – бросил ему вслед Гарольд.
Надо сказать, дружеское чувство к этому парню, зародившееся у кота в минуту отчаяния, быстро поблекло. У Кия была другая хозяйка, а если ты для кота не хозяин, то, можно считать, ты никто…
ГЛАВА 37
Отдышавшись, Маргарита еще раз убедилась: она перенеслась в Аркону, стоит на главной площади, и перед ней пылают княжьи хоромы. Желание исполнилось, слухи о жестоком бунте подтвердились – стало быть, все в порядке? Вот последнее утверждение казалось сомнительным даже на первый взгляд…
Вокруг горящего здания метались кучки людей, но вовсе не потому, что пытались залить пожар, а потому, что методично истребляли друг друга.
Кто-то рубился на мечах, кто-то – на вульгарных топориках, кто-то предпочитал дубины или собственные кулаки, но бой шел в полном смысле слова не на жизнь, а на смерть. Причем было непонятно – то ли защитники княжеской резиденции сражаются с бунтовщиками, то ли в Арконе, как это принято в дни народных волнений, уже сражаются все против всех и налицо тот самый русский бунт, бессмысленный и беспощадный, о котором писал Пушкин (о чем только не писало «наше все»)…
Короче говоря, постмонархический синдром был в Арконе налицо.
– Матушка, Царевна Лебедь, вернулась, спасительница! Ну теперь ты, заступница, не дашь нам пропасть! – сказал кто-то за спиной у Маргариты.
Она грустно усмехнулась. Что ж, жизнь начинала приобретать знакомые черты.