— Боже мой, — вздохнула жена, — а там, в Польше, завидуют, что у нас столько прислуги. Поверь мне, я бываю счастлива, когда закрывается дверь за последним из них и мы, хоть ненадолго, остаемся одни. Ты даже не можешь представить себе, как меня мучит эта кастовая специализация. Уборщик не может стряхнуть крошки со стола, повар, чистя овощи, разбрасывает шелуху по всему полу, потому что для подметания есть sweeper… А я торчу с ними целый день и присматриваю за порядком, да и гигиену нужно соблюдать.
Она говорила все это таким категорическим тоном, что я сразу вспомнил все свои грехи: беспорядок на письменном столе, ненаписанные письма, уроненное в ванну полотенце, брюки, брошенные небрежно на спинку стула.
Я тяжело вздохнул. Посмотрел в окно. Небо было усыпано звездами. Прекраснейшее мгновение ускользнуло от меня. Наступала ночь, и невыносимо стрекотали сверчки.
Я ЗАПЛАТИЛ ЗА СВОЮ СМЕРТЬ
Протяжным аккордом прозвучал автомобильный гудок. Я потянулся, подставляя грудь под бодрящее дуновение вентилятора. Нужно выглянуть, это, наверное, сигналят мне.
— Ну, пошевеливайся, — торопила меня жена, складывая вязание и втыкая спицы в клубок шерсти, — только постарайся сплавить их поскорее. Неужели мы не можем хотя бы один вечер побыть вдвоем?
— Зачем? — зевнул я.
— Чтобы ты хоть раз выслушал до конца, что я о тебе думаю.
Я начал одеваться. В это время щелкнула дверца автомашины, чокидар произнес свое приветствие, и стекло входной двери задребезжало под нетерпеливыми ударами пальцев.
— Хэлло, дружище, — окликнули меня, — ты не идешь на прием к немцам?
— Хэлло, Гунар, — приветствовал я соседа шведа, — к каким немцам тебя несет нелегкая?
Гунар был в белом смокинге. Над смокингом — грива светлых волос и щеки, налитые мальчишеским румянцем. Он сразу же снял пиджак и рывком сдернул черную бабочку.
— Пить, — задыхался он, — Разумеется, я еду к «нашим» немцам, к тем, от Круппа и Аденауэра. А тебе не прислали приглашения?
— Нет.
— Ну так я тебя приглашаю к ним, не хочу скучать…
— Нет, старик, сегодня я, пожалуй, никуда не двинусь. Слишком жарко.
— А я люблю немцев. С ними только торговать: умеют считать, черти! У меня была возможность узнать их немного во время войны. Я работал в миссии Красного Креста с графом Бернадоттом… Два года, в Берлине. Надо признаться, что это было далеко не самое приятное место для работы.
С Гунаром Г. я познакомился на первом же индийском «парти». Прием был устроен в саду. Угощение состояло главным образом из зубочисток, воткнутых в миниатюрные тартинки, и густого сиропа с несколькими листочками мяты. Подносы разносили слуги в красных тюрбанах и мундирах опереточных генералов. Руки, подававшие бокалы и наливавшие лимонад, затянуты в белые нитяные перчатки. Зато ноги — босые и черные. Правда, чтобы это заметить, надо нагнуться, потому что их скрывала трава пышного газона.
Красавицы индианки в зеленых и белых сари кутались в тяжелые шали из Бенареса, шитые золотом. Мужчины в тропических смокингах или в национальной индийской одежде — дхоти. Они придерживали край опоясывавшей их ткани, как дама край юбки. Все это избранное общество прохаживалось, словно на манеже, вокруг украшенной множеством лампочек клумбы.
Приглашенные разглядывали друг друга, на их губах застыли улыбки, похожие на гримасы. Болтали о недавней охоте на тигра, жаловались на слуг и на жару. Иногда касались в разговоре политических тем, но от всех вопросов тотчас же отделывались неясным намеком, недоуменным взглядом, кольцом ароматного папиросного дыма.
В тот вечер почтенный советник М. представил меня сразу всем, поэтому я смог запомнить лишь немногих. Все эти разговоры ни о чем вызывали у меня скуку, и я стал подумывать о том, как бы сбежать. Хотелось сбросить с себя все и стать под холодный душ. Какое мне дело до этого парада красавиц, до этой выставки драгоценностей, до гирлянд бесчисленных лампочек? Краем глаза я наблюдал за машинами, высматривая кого-нибудь из знакомых.
И вот тут я заметил своего соседа шведа. Я знал его в лицо, и в этот вечер мы уже обменялись с ним поклонами и какими-то пустячными замечаниями о погоде. Я начал маневрировать, чтобы выскользнуть вслед за ним. Он открыл машину и с чем-то возился внутри.
— Что, зажигание? — спросил я, заглядывая ему через плечо.
— Нет. Все идет гладко. А если вы уж меня накрыли, то прошу глотнуть, — он поднял разрумянившееся лицо и протянул мне плоскую бутылку с коньяком. — Иначе весь этот цирк трудно вынести.