Рогульский вперяет в меня свои голубые глаза — доверчивые и, несмотря на покрытые красной сеткой белки, очень детские.
— Если бы я умел торговать… Ведь там за иглы, горшки, ножи… Да что там, за коробок спичек и пустую банку из-под масла можно выцыганить прекрасное ожерелье из полудрагоценных камней. Там, в горах, скрыты настоящие сокровища. Они сами не знают, чем владеют. Просто выбирают из речной гальки то, что блестит и привлекает их своим цветом… А потом трут о камень, выделывают примитивные бусинки. За деньги там ничего не достанешь. Они почти никогда не спускаются в долины… На кой черт им бумажки? Разве что старые монеты из серебра с королем Георгом для украшений… А какое у них оружие! Полутораметровые луки, легкие, как перышко. При мне один парень стрелял в орла. Метров на пятьдесят… Почти вертикально, с некоторым опережением. Орел закружился и грохнулся о скалу в двух шагах от нас. Не хотел бы я стать мишенью для таких лучников…
Вот вы собираете всякие редкости, у вас почти этнографический музей. Когда я полечу в следующий раз, обязательно вам что-нибудь привезу.
Так как это говорилось уже не в первый раз, я улыбнулся: и это в нем очень польское — он любит обещать. В ту минуту, когда Рогульский говорил, он не лгал, он был уверен, что привезет обещанное, потому что для него такое ожерелье или резная маска демона — сущий пустяк. Но потом обещание вылетало у него из головы, забывалось. Из своих действительно необычных полетов он так ничего мне и не привез.
— А как вы возвращаетесь, мистер Рога?
— Это уже проще… Заправляюсь бензином, который туда доставляют караваном на ослах… Такие экспедиции длятся добрых два месяца… Зимой форт погребен в снегах, начисто отрезан от мира. Им остается только радиостанция.
Итак, я забираю почту, образцы каких-то горных пород, иногда раненых… Там веселая граница, и разбой считается единственным занятием, достойным мужчины. И улетаю… Теперь я уже могу идти выше.
Такой полет приносит мне две-три тысячи рупий… Есть, конечно, какой-то риск, что я поврежу им их Гималаи. Но мой раджа страхует машину по меньшей мере в трех страховых обществах. Так что он не будет в убытке.
— А вы?
— У меня тоже есть страховой полис, поэтому о парашюте не может быть и речи. Эти деньги — мой единственный верный заработок — пойдут родным в Польше. Хотя черт знает, захотят ли еще их передать через занавес? У человека здесь столько друзей, он их и виски угостит, и даст им взаймы пятьсот рупий. Но я сомневаюсь, окажет ли хоть кто-нибудь ему последнюю услугу — присмотреть за страховкой…
— Но если уж вы купили пресс, значит, есть и другие возможности?
— Да. Я купил его вместе с одним пилотом индийцем, которого я знаю еще по Англии, мы летали в соседних дивизионах. Такой не обманет. Вложены большие деньги — шестьдесят тысяч рупий, или пятнадцать тысяч долларов. Это вам не раз плюнуть. Третьим должен был войти в долю Бобби, но он не вложил в дело ничего, кроме автографа на векселе… Я должен выплатить и его пай, поэтому все летаю и летаю.
— Что-то его долго не видно? Может быть, он пошел домой?
— Да нет! Бобби человек воспитанный. Наверное проветривается, очень уж здорово мы с ним тяпнули. Вы о нем не слышали? Это асе! Уж если я говорю так, значит, парень летает ночью, как летучая мышь. Сейчас я взгляну, но сперва допьем, а то виски выдохнется.
Я потянулся за стаканом и послушно осушил его.
— А теперь капнем виски, зачем лед будет таять зря, — удержал он меня, доливая из бутылки.
Ночь была душной, тьма кромешной. Где-то в соседнем саду залился плачем шакал, другие стали вторить ему жалобным хором. Созданный самой природой отдел Управления по очистке города действовал безупречно.
— Его нигде нет, — сказал я, отгоняя назойливую ночную бабочку…
— Он здесь, саб, — поднялся сидевший на корточках чокидар, — отдыхает…
Гость уткнулся лицом в густое сплетение лиан, как в гамак, и крепко спал.
— Бобби, вставай, — встряхнул его Рога. — Ты плохо себя чувствуешь?
— Нет, почему же… Я нюхал цветы, — Бобби пожал мне руку.
— Но они не пахнут… И тут он обманывает, — ворчливо забормотал Рога.
— Вот именно, не пахнут, поэтому мы можем идти пить виски, — согласился Бобби.