Грязные и счастливые, мы вышли из машины. В доме за стеной лиан царила приятная прохлада и подозрительное спокойствие. Делу и уборщик смывали с каменного пола кровавые брызги и выжимали тряпки в ведро.
— Мэмсаб очень зла, — шепнул, поднимаясь с колен, Делу.
— Где она сейчас?
— Моется в ванной.
— Может, лучше подождем, папа? — посоветовала Кася. Я знал, что отсрочка встречи только прибавит грома к ожидающей нас буре. Разговор шел через закрытые двери и прерывался шумом душа.
— Ну, наконец-то вас принесло! Я знала, что ты тронутый, но не допускала мысли, что ты напустишь их на меня.
— Марыся, ведь мы специально убрались из дома…
— Не строй из себя невинность! Сначала сюда влезли шведы с той индианкой и выкрасили меня в зеленый цвет… Только я умылась, дом заполнили болгары. Я не успела им ничего объяснить, а они уже обсыпали меня какой-то гадостью, которую я до сих пор не могу отмыть!
Я ущипнул Каську, чтобы она не смеялась слишком громко. Девочка от боли вскрикнула.
— Не мучай ребенка, — я услышал плеск воды. Жена выходила из ванной закутанная в купальный халат. — Боже! На кого вы похожи! Марш во двор! Оставьте это тряпье перед домом и немедленно в ванну! В тебе, действительно, нет ни капли солидности! Даже из этой квартиры ты можешь сделать сумасшедший дом! Раздевайтесь сейчас же! Бедный ребенок плачет, — она склонилась над дочкой.
Наши доводы, что даже сам премьер Неру принимал участие в играх, ничему не помогли: ведь у него нет жены, ему можно.
Вычищенный, распаренный от горячего душа, в чистой рубашке, я уселся около телефона. Несколько раз звонил Дроботам, но слуга каждый раз серьезно отвечал: «Саб еще моется!»
Я удовлетворенно улыбался.
Но в конце концов мое терпение лопнуло. Как можно так долго мыться? Только к концу дня в трубке отозвался голос советника.
— Чем ты, черт побери, помазал мне зад? Ягодицы красные, как у мандрила! Я не смогу показаться в бассейне, туда ведь не пускают всякий сброд.
— Это обычная тушь для печатей. Я натер тебя старой подушечкой, которую стащил в посольстве. Приезжайте. Кончай омовение, выпьем, поболтаем…
— Хорошо, только без выкрутас. С мазней кончено.
— Ладно. Перемирие.
Он приехал под вечер. Лоснящийся от чистоты, розовенький и пахнущий «ярдлеем»[19].
— Я не буду мстить… Хватит! — сдаваясь, он уже у порога поднял руки. — Я хотел показать тебе эту шкатулку. Мне принес ее живущий по соседству антиквар. Смотри, какая забавная.
Мы уселись. От вентилятора веяло прохладой. Сидели и потягивали кока-колу с кусочками льда и лимона.
Шкатулка действительно была забавная. Она напоминала немецкие, встречающиеся иногда во Вроцлаве или в Зеленой Гуре. Несколько фигурок, вырезанных из слоновой кости, сплетенных как группа Лаокоона, только в иных позах, деликатно я бы сказал: в игриво-развлекательных.
— Вот ключик. Заведи. Все это движется.
Я послушался. Заскрежетали шестеренки. Я наклонился, чтобы лучше присмотреться к действию механизма.
Тогда изнутри, через невидимое отверстие мне прямо в лицо стрельнуло облако фиолетовой пыли, так что даже защипало в глазах. Я задыхался от кашля и чихал.
— Я сдержал слово, — защищался Дробот, — ты сам виноват. Освободил распылитель, прежде чем я успел тебя предостеречь…
Кто-то насыпал внутрь пыли от химического карандаша. Глаза мои теперь были похожи на два аметиста. Доброжелатели потом утешали меня, говоря, что это создает прекрасный эффект в сочетании с моими черными бровями. Потом я целую неделю плакал фиолетовыми слезами.
Советник был отомщен.
— Тебе-то хорошо, — ворчала жена, расчесывая Каею.
Обнаружив после купания на темени ребенка стойкие пятна, она жаловалась:
— Твой отец, наверное, никогда уже ума не наберется.
— Но ты должна согласиться, — защищала меня малышка, кривясь и постанывая, когда гребень дергал сбившиеся волосы, — что с отцом интересно жить! И мы будем счастливы. Вот увидишь! Нас так мазали, как никого.
За окном заливались пищалки и перемежались ритмы бубнов. На небе угасали красные мазки, как будто и там, наверху, завершался праздник.
Термометр показывал сорок два градуса. Не успели мы насладиться весной, а из пустыни в тучах пыли уже надвигалась летняя сушь.
МАЛЬЧИК-ВОЛК
— А у меня для тебя что-то есть, — поправляя одной рукой волнистые волосы, сказал мне секретарь посольства, — это тебя должно заинтересовать!..
Другую руку он держал за спиной, и выражение лица у него было такое, будто он собирался выкинуть какую-нибудь шутку.